Три столетия реформ и революций в России

Между тем близкий по духу к Чаадаеву А.С. Пушкин вступил с ним в полемику, он писал в 1830 г.: «Поймите же и то, что Россия никогда ничего не имела общего с остальною Европою; что история ее требует другой мысли, другой формулы…» Чаадаев был, может быть, самым вызывающим явлением русской культуры того времени, но не самым ярким. Появилось созвездие литераторов пушкинского круга, национальные историки, композиторы, художники. В дворянском обществе возникло целое поколение «идеалистов сороковых годов», не способных изменить в чем-либо существующий уклад жизни и порядок в обществе, но незаметно и неспешно готовивших, по выражению П.В. Анненкова, «материалы для реформ и изменений». Они искали «другую формулу». Но ее искал и царь, страшившийся «западной модели». Ведь на Западе освобождение крестьян и превращение их в земельных собственников произошло путем великих революций, гражданских войн, ценою национальных потрясений и рек крови.

Показательно, что в николаевское царствование протекает деятельность великого русского богослова митрополита Филарета (Дроздова, 1782–1867). В условиях Нового времени, когда плоды насильственных реформ Петра в духовной и культурной сферах стали неотъемлемой частью русской церковной и светской культуры, святитель Филарет сумел осуществить синтез богатства богословской мысли прежних эпох с критическим освоением западной мысли. И хотя синодальная система сковывала во многом церковную жизнь, митрополит Московский Филарет утверждал самостоятельность Церкви, ее внутреннюю свободу. Показательно, что в следующее царствование именно ему предложили написать главный документ реформы системы – Высочайший манифест об освобождении крепостных крестьян.

Сознание того, что крепостное право есть «зло», и убеждение, что «нынешнее положение не может продержаться навсегда», побудили Николая Павловича подступиться к разрешению главного вопроса России. Например, в одном из секретных докладов начальника III Отделения А.Х. Бенкендорфа содержался такой решительный вывод: «Вообще крепостное состояние есть пороховой погреб под государством, и тем опаснее, что войско составлено из крестьян же». Опасения же преждевременных надежд крестьян и призрак дворянской революции, покруче пугачевского бунта, заставили царя сразу отказаться от всякого участия общества в этом деле. Разработка мер по подготовке отмены крепостного права велась в глубокой тайне от обеих заинтересованных сторон. Мало кто в империи знал о деятельности секретных комитетов по «крестьянскому делу» в 1826, 1839–1842, 1844, 1846 и 1848 гг.

В обществе ходили слухи самые противоречивые, ожидания крайние и решительные. Весною 1841 г. в столице из уст в уста передавали поразительную новость, что будто бы ко дню свадьбы наследника государь приготовил манифест об освобождении крестьян. Этого не случилось. Спустя год в обществе со значением передавали фразу государя, будто бы сказанную во время последнего дворцового приема: «Я не хочу умереть, не совершив двух дел: создания свода законов и уничтожения крепостного права». Первое дело совершено, значит… Между тем многие в столице находили эту меру пока еще несвоевременною, считали, что следует с этим погодить, а коли уж действовать, то постепенно.

Царь считался с этим мнением. Показательно, что, предложив еще первому комитету некоторые ограничения по распоряжению помещиками своими крепостными, он согласился с мнением комитета о «несвоевременности» такой меры и не настоял на своем предложении. Однако очевидная нерешенность стержневого вопроса русской жизни беспокоила императора. В 1839 г. он сказал генералу Н.Д. Киселеву, которому доверял: «Я хочу отпустить крестьян с землей, но так, чтобы крестьянин не смел отлучаться из деревни без спросу барина или управляющего… Я начну с инвентарей; крестьянин должен работать на барина три дня и три дня на себя; для выкупа земли, которую имеет, он должен платить известную сумму по качеству земли, и надобно выплатить в несколько лет, земля будет ему». Важность принципа свободной личности, основы современного общества, остается вне понимания императора, но экономическую свободу крестьянам он хотел бы дать…

Позднее, в марте 1842 г., на заседании Государственного совета Николай Павлович сказал: «Нет сомнения, что крепостное право в нынешнем его у нас положении есть зло, для всех ощутительное и очевидное, но прикасаться к оному теперь было бы злом, конечно же, еще более гибельным».