Три столетия реформ и революций в России

Еще меньшую по численности группу составляли мыслители революционного толка. Этим мало было освобождения крестьян и конституции, их ослепила своей простотой соблазнительная идея социализма. Александр Иванович Герцен, незаконный сын богатого помещика И.А. Яковлева, еще в студенческие годы увлекся учением французского философа Клода Анри Сен-Симона, проповедовавшего идею прогресса, в ходе которого одна общественная система сменяет другую, и разработавшего концепцию «нового христианства» с главной идеей «всеобщего социального братства». Пылкий по характеру Герцен стал убежденным приверженцем идеи социализма. «В наше время, – писал он, – социализм и коммунизм – предтечи нового мира общественного». Созвучные мысли высказывал и Виссарион Григорьевич Белинский, сын бедного уездного врача, благодаря своему таланту ставший известным литературным критиком. Белинский осуждал и «славянофильскую идеализацию» русской патриархальности и православия, и призывы либералов к заимствованию европейского буржуазного строя. «Идея социализма, – признавался он, – стала для меня идеей идей, бытием бытия, вопросом вопросов, альфою и омегою веры и знания. Все из нее, для нее и к ней».

Молодые и пожилые дворяне, студенты, офицеры, литераторы встречались в гостях и обсуждали положение России. В дворянских гостиных кипели споры. Для всех и каждого становилось необходимым определить свой взгляд, свое отношение к жизни.

Церковь в России, являясь частью русского общества, не вмешивалась в политическую жизнь, но и не могла оставаться равнодушной. Митрополит Московский Филарет с присущей ему мудростью указывал: «Усиленное стремление к преобразованиям, неограниченная, но неопытная свобода слова и гласность произвели столько разнообразных воззрений на предметы, что трудно между ними найти и отделить лучшее и привести разногласие к единству. Было бы осторожно как можно менее колебать, что стоит, чтобы перестроение не обратить в разрушение. Бог да просветит тех, кому суждено из разнообразия мнений извлечь твердую истину».

Множество сложных проблем переплелись в один узел, и вытянуть по отдельности каждую оказывалось почти невозможным. Следовало разрубить весь узел.

Борьба за реформы

В первый же год царствования Александра II в России начинаются перемены, получившие образное название оттепель. Поначалу они так малы и малозначимы, что почти незаметны. Например, было разрешено курение на улицах, чиновникам позволено носить усы, цена заграничного паспорта понижена со 150 до 5 рублей, университетам разрешили принимать ежегодно неограниченное число студентов, а не триста человек, как было установлено ранее. Мелочи, конечно, но то было началом отказа от многих устаревших основ николаевского царствования, а затем и от полицейского характера самого строя.

Много более серьезной переменой стала гласность. 3 декабря 1855 г. был закрыт Высший цензурный комитет. Государь согласился с мнением его председателя барона М.А. Корфа, что полный запрет гласного обсуждения различных вопросов только усиливает сладость «запрещенного плода», ведет к распространению «рукописной литературы, гораздо более опасной, ибо она читается с жадностью и против нее бессильны все полицейские меры».

Впрочем, еще оставалась и цензура, и III Отделение, но что-то такое возникло в воздухе, какая-то непривычная опьяняющая легкость. И уже не за закрытыми дверями, уже не друзья между собою, а в больших гостиных, публично стали обсуждать критическое положение государства, причины поражения в войне, очевидное превосходство западноевропейских стран в промышленности, несправедливость крепостного строя и даже намечать пути выхода из такого затруднительного положения.

Из Лондона раздался голос добровольного изгнанника А.И. Герцена, создавшего Вольную русскую типографию. «Государь! – писал он в одном из выпусков журнала «Колокол». – Дайте свободу русскому слову. Уму нашему тесно, мысль наша отравляет нашу грудь, она стонет в цензурных колодках. Дайте нам вольную речь… Дайте землю крестьянам – она и так им принадлежит. Смойте с России позорное пятно крепостного состояния, залечите синие рубцы на спине наших братьев». Литератор Николай Александрович Мельгунов из Москвы призывал к тому же: «Простору нам, простору! Того только и жаждем мы, все мы, от крестьянина до вельможи, как иссохшая земля жаждет живительного дождя. Мы все простираем руки к престолу и молим: простору нам, державный царь! Простор нам нужен, как воздух, как хлеб, как свет Божий! Он нужен для каждого из нас, нужен для России, для ее процветания внутри, для ее ограждения и крепости извне!»

В то же время старый строй жизни и старая система понятий не желали уступать. Показательно, что, когда летом 1856 г. московское купечество устроило в здании Манежа обед в честь возвращавшихся из Крыма полков русской армии, генерал-губернатор Москвы граф А.А. Закревский выгнал из Манежа длиннобородых купцов, а они покорно подчинились.