Три судьбы

После суда, оставшись в маленькой однокомнатной квартирке вместо огромной трехкомнатной, разделив с мужем пополам каждую тряпку, Катя заметила, что ей не хватает денег. Нужно было купить кухонный гарнитур, нужно было то, нужно было се, а зарплату ей платили большую, но все-таки советскую. Кате снова пришлось преодолеть себя и заночевать на скрипучем диване директора, однако за эту ночь она сумела внушить ему мысль о заграничном турне, пусть даже по социалистическому лагерю, но все-таки заграничном, и подсказала, к кому обратиться и какие кнопки нажать, чтобы получить разрешение.

Последующие три года она не замечала мужчин и судорожно зарабатывала деньги, поменяла квартиру на большую с доплатой, восстановила уют. Теперь можно было подумать и о мужчине, который согреет наконец ее израненную душу. Но, оглянувшись по сторонам, Катя с удивлением обнаружила, что возле нее трутся только ее старые лысеющие знакомые. Ну конечно, она ведь тоже теперь не девочка. Ей уже…

Думать о возрасте было страшно. Ей ведь через год только сорок, а выглядит она на все шестьдесят пять. Кожа лица быстро состарилась, утомленная ежедневными пудовыми слоями грима, полнота, которая еще десять лет назад придавала ей пикантность, теперь делала тело похожим на тесто, поднимающееся на дрожжах. И никто больше не звал ее Катей в труппе. Екатерина Ильинична. И дело было не в ее славе, а в ее возрасте.

Иван, так звали ее директора, пришел после концерта в гримерную, сел и долго молчал. Катя напряглась, почувствовала: что-то случилось.

– В зале свободные места, – зловеще сказал он наконец и с сожалением посмотрел на Катю.

Катя вспыхнула, словно он дал ей пощечину, и сказала хрипло:

– Врешь, сукин сын…

– Вот отчет. Десять билетов остались непроданными.

– Ерунда, ты разве не знаешь, как это делается? Оставили для своих, а потом…

– Я проверю.

«Проверь, проверь, – думала она. – Кассиров своих проверь!»

Она теперь ни в чем не была уверена, кроме своей неувядающей популярности. Слава – это все, что у нее было в жизни. Она теперь оставалась на сцене довольно долго, затягивая время концерта. Благосклонно принимала букеты, подавала руки для поцелуев, подставляла щеки для поцелуев, посылала воздушные поцелуи в черную дыру рукоплещущего зала. Потом снова подходила к микрофону, снова пела, чтобы еще пятнадцать минут после этого наслаждаться аплодисментами.

Слава заменила ей все. Что еще оставалось в жизни? Концерты и посиделки в ресторанах. Да, ее окружали знаменитые люди. Если смотреть со стороны, наверно, это интересно. Но изнутри… Старый пень, сыгравший когда-то роль слащавого интеллигента, которого охмурили западные разведслужбы, рассказывающий каждый вечер один и тот же пошлый анекдот. Стареющая бывшая знаменитость, которую теперь никуда не приглашали играть. Режиссер, который за пьянство был с позором изгнан из театра и теперь считал себя диссидентом…

А куда пойти, кроме ресторанов? Неужели на концерт? Неужели в театр, где знает каждого актера как облупленного? Коньячок, сигаретка и ресторанный быт со временем сделали свое дело. В ее жестах появилась кабацкая развязность, а в голосе – специфическая хрипотца. Но народ на концертах выл от восторга. Великая песенная дива стала ближе и доступнее его пониманию.

Через месяц, проходя в гримерную, она услышала громкие голоса из-за двери Ивана и заинтересовалась, что происходит. За столом сидели гример, ее парикмахерша, декоратор, рекламист. Как только она открыла дверь, все разом смолкли и потупились.

– Что тут у вас? – удивленно спросила Катя.

– Заходи, – мрачно сказал ей Иван. – Все свободны.

Когда дверь за членами «директорского совета», как он их именовал, закрылась, Иван легонько хлопнул ладонью по столу.

– Сборы падают. Такие дела.

– Ты что, белены объелся? – грубо сказала она и тут же села, почувствовав неожиданную слабость в ногах. – Этого не может быть!

– Может. Сегодня полуторатысячный зал был заполнен только на две трети.

– Осень, – выдохнула Катя, теряясь все больше и больше, – грипп…

– Это не первая осень на твоей памяти, правда?

Она подняла на него глаза, полные слез и ужаса.

– Почему?

Он заставил ее снять грим, одеться скромнее и повез на концерт молоденькой восходящей звездочки. Зал был набит битком, люди стояли в проходах. Им пришлось забраться к осветителям и растолкать знакомых из технического персонала, просочившихся на концерт через двойной кордон охраны.

Прослушав две песни, Катя потянула Ивана за рукав. Брови ее сошлись на переносице. Они молча сели в машину и заехали в маленький незнакомый ресторанчик, чтобы ни с кем не встретиться.

– Вот это работа! – сказала Катя Ивану, сделав заказ.

– Что? – не понял он.

– Директор у нее что надо! Сумел организовать полный аншлаг!

– Задница у нее что надо, – резко ответил Иван. – Она на двадцать лет тебя моложе.

Катя поперхнулась вином.

– Уж не хочешь ли ты сказать…

– Хочу. На сцене сорок – старость, предел. Будешь продолжать в том же духе, тебя спишут.