Три судьбы

И все-таки какой мерзавец этот Иван, думала она, доставая пригоршню конфет из коробки. Фигуру ему подавай! Формы! На свою жену бы полюбовался. Она, пожалуй, килограммов на сто уже тянет. Вот на ней бы свои собачьи эксперименты и проводил. Так нет же, ей – зачем? Ему эта груда женских телес ох как нравится! А Катя, значит, худей. На такую, значит, никто смотреть не хочет. Мерзавец! Может быть, отпустить Ивана на все четыре стороны? Взять на его место человека солидного, который сумеет поддержать ее славу на достойном уровне.

Головная боль не проходила, и она спустилась в ресторан. Хорошо все-таки, что ее не узнавали без грима, можно было не опасаться косых взглядов официанток. Она заказала пятьдесят граммов коньяку, кофе и бутерброд с ветчиной. Сонная официантка поплелась на кухню, а Катя тем временем рассматривала редких посетителей. Молодая парочка, негр-студент в грязной джинсовой куртке, пьет, похоже, со вчерашнего дня, молодой человек с черными глазами…

Катя словно провалилась куда-то. А потом с глубоким вздохом «о-о-ох!» выплыла из провала за столик, на котором уже стоял ее заказ, а напротив сидел тот самый молодой человек и рассказывал какую-то грустную историю.

– А-а-а… – перебила его Катя.

– Да?

– Что-то я отвлеклась, извините.

– Вы забыли, как меня зовут? Костя. Костя-осветитель.

– Ах да.

Костя продолжил свой рассказ, а Катя смотрела на него, слегка покачиваясь под его взглядом, как в полусне. Ей и в голову не пришло подумать о том, что это за человек и откуда он взялся. Сон, который она видела, глядя на Костю, был удивительно сладким, она не в состоянии была противиться этому сну.

– Ну всего доброго, – сказал он наконец, поднявшись. – Через полчаса репетиция, вам, наверно, нужно готовиться.

– Удивительно, – медленно сказала она.

– Что?

– Голова не болит. – И посмотрела на рюмку коньяку, к которой даже не притронулась. – Вы будете на репетиции?

– Конечно!

– Ну тогда – увидимся…

На репетиции Катя превзошла саму себя в лучшие годы. Она не ходила по сцене – порхала, как большая птица с грустными глазами.

– Потрясающе! – говорил ей Иван часом позже в гостиничном ресторане. – Но, дорогуша, ты бы не растрачивала себя так впустую-то. Ты бы лучше на концерте…

Он не успел закончить. Катя первой заметила, как вошел Костя. Они посмотрели друг на друга. Катя поднялась и пошла ему навстречу, широко раскрыв руки. Очнулась она уже в его объятиях. Ей было немного неловко за то, что не сумела сдержать себя, но Костя, кажется, нимало не смутился. Он уверенно сел за их столик, сыпал комплиментами, смотрел с восхищением на Катю… «Голос подлинной молодости и красоты», «весна нашей жизни». Он понимает, Костя. Она по-прежнему молода. В душе ей все еще восемнадцать. Душа женщины никогда не стареет. Он так молод, а очарован именно ею, сорокалетней Катей, а не какой-нибудь смазливой девчонкой. Очаровывает душа, тело – только оболочка. Какой же дурак этот Иван!

Она намекнула Ивану, что хорошо бы ему отправиться поискать черта лысого, и он, как ни странно, сразу понял ее и испарился. Этот вечер для Кати стал началом новой жизни. Они недолго еще посидели в ресторане. Кто-то все-таки узнал Катю, к ней бросились за автографами, стали аплодировать. Они потихоньку выбрались из ресторана, но бежать было некуда: незнакомый город щедро поливал улицы дождем. Повсюду, как мертвые тела, лежали осенние листья. Катя позвала его к себе. Или это он предложил подняться к ней – она не могла вспомнить. Да и какая разница? Главное, что их желания совпали. Во всем.

Ночь пролетела на одном дыхании. Наутро, проснувшись рядом с букетом алых роз, Катя не могла припомнить ни одной детали, кроме щемящего и переворачивающего душу удивительного чувства полного, абсолютного восторга и счастья. Это был тот редчайший восторг, который ей никогда не давался. И еще появилась уверенность в том, что все будет именно так, как ей хочется, а не иначе.

«Господи, – подумала Катя, сладко зевая, – как хорошо, что я дожила все-таки до этого часа. Как хорошо, что не миновала меня настоящая, чудная любовь. Наконец-то она пришла. Сколько же лет я ждала ее? Какое счастье, что я не успела состариться… Или?..»

Несмотря на заверения Корнилыча, Иван не был до конца уверен в том, что парень знает, что делает. Неделю он вообще ничего не делал. Все ходил, присматривался. Что-то в нем Ивана раздражало. На попа он был больше похож, чем на человека, который способен убедить Катьку предпринять что-нибудь с ее раскабаневшим торсом.

Когда она вдруг прибежала на сцену и начала вести себя совсем как девочка, Иван что-то почувствовал. Влюбилась? Да Катька и влюбляться-то толком не умеет! Ему ли не знать! Всех ейных мужиков наперечет знает. С каждым пил, каждый ему в жилетку плакался, каждому нос утирал. Она ж фригидная. Лежит в постели – бревно бревном. Какая тут любовь? Не дышит, не стонет и никаких вольностей не дозволяет. Во всем дура!