Три судьбы

За дверью, там, в напряженной тишине квартиры, ждали его решения. Либо Феликс уходит, а значит, общая кормушка разваливается, либо он теперь становится главным, а значит, все будет по-прежнему. Феликс не торопился. Нужно было многое обдумать. Чтобы не привлекать внимания, он продолжал вполголоса читать, не понимая теперь смысла, думая лишь о предстоящем выборе. Денег, которых он скопил на привокзальном общем деле, ему хватит как минимум на несколько лет. А потом, потом он всегда сможет раздобыть их. Высокие воровские технологии плюс его талант способны прокормить не одного человека.

Что-то всколыхнулось внутри. Что-то давно забытое, сладко-терпкое… А может быть, остаться здесь? Королем в этом убогом королевстве. Полновластным хозяином привокзального дома. Он мог бы расширить дело, сменить половину старой гвардии на молодежь. Мог бы…

Но с каждой минутой в нем рождалось и крепло совершенно новое чувство. Он все еще никак не мог узнать его, но искорки этого чувства уже бродили в теле, перемешиваясь с кровью, пробегали по жилам и накапливались в сердце, будоража предвкушением чудесного пробуждения. Феликс замер, прислушиваясь к себе. В комнате повисла звенящая тишина. Городские звуки умерли, квартира хранила гробовое молчание. Только большие настенные часы хрипло тикали в углу.

Незнакомое чувство росло и ширилось, делая тело легким, словно воздушный шар, создавая иллюзию внутреннего полета, готового в любой момент перейти в полет настоящий, поправ все законы физики относительно земного притяжения. Окончательно созрев, чувство выплеснулось из сердца все сразу, ударило в голову, закружило. Опьяняющее чувство свободы, вот чем оно оказалось. Свободы безграничной, которой Феликс никогда в жизни не обладал, никогда не распоряжался.

Он вышел из комнаты, бледный от осознания полной независимости. Обитатели квартиры стояли в коридоре против своих комнат, стояли, видимо, с тех пор, как прекратилось его чтение, и все как один смотрели на него. Цыгане исподлобья, теребя ремни, девки с ужасом, готовые разреветься или расхохотаться, как только он откроет рот, калеки – профессионально-умоляюще, выставив свои культяпы. Феликс останавливал взгляд на каждом отдельно, потом вошел в комнату, оставив дверь открытой, и услыхал за спиной шелестом прошедший вздох. По одному люди начали входить к старику. Девки тихонько заскулили – скорее о себе, чем о Корнилыче, которого они так мало видели в последнее время. Калеки привычно крестились. Простившись со стариком, все снова перевели взгляды на Феликса.

Он резко захлопнул книгу, бросил в ноги покойному. Присмотрелся. Старик будто ухмылялся. Уж не над Феликсом ли он потешается с того света? Не над его ли вновь обретенной свободой? «С Богом тягаться собираешься?» – спросил его как-то старик и захохотал. Откуда ему знать было? «Отключал» он иногда своего компаньона, проверял, что у того в мыслях, чем живет, чем дышит. Вносил свои коррективы. Вот почему так мучил Феликса страх в первое время, вот почему двери квартиры стали неприступным бастионом, за который не распространялись даже его мечты.

Феликсу хотелось снять голову с плеч и хорошенько прочистить от стариковского мусора. Хотелось выпустить остатки рабской крови, омрачавшие радость освобождения. Он с наслаждением всматривался в лица приживалов, упиваясь краткосрочной властью преемника. Вот они стоят, жалкие и зависимые, готовые жить по его указке в этом убогом клоповнике. Нахлынуло едкое ощущение власти, затуманило ясность свободы.

Феликс бросил взгляд в окно, но стекла запотели от общего дыхания, и в запотевших стеклах расплывались пятна уличных фонарей. Что-то не так. Он снова оглядел приживалов. Деньги – вот кому они служат. Вот зачем он им нужен. Останься он с ними, власть его будет мелкой и неполноценной. Свобода его будет ущербной и искалеченной.

Нет, он никого не пожалел. Пусть живут как хотят. Шестнадцать лет ничего не значат. Он ничего им не должен. Он свободен. А они – рабы мятых пятирублевок. Феликс пошел по коридору к двери, вышел, закрыл осторожно за собой. Прислушался: в квартире по-прежнему стояла полная тишина. Он спустился навстречу ночному вокзалу, купил две бутылки дешевого крепленого вина и поехал домой, где столько лет не был…

Большое овальное зеркало в коридоре отразило человека с экзальтированным взглядом. Острый нос, выпирающие скулы, черная щетина с серебристыми волосками. Отражение изобразило его больным, заблудившимся. Едва переступив порог, Феликс вдруг заплакал и тут же разозлился на себя за проявление такой неслыханной, а главное, ненужной и неожиданной слабости. Стоял в коридоре, не сняв пальто, махал в воздухе кулаком, словно грозя невидимому призраку, отирал слезы, капающие с подбородка. Потом закрыл лицо ладонями, сел на корточки, прислонившись к стене, наплакался и успокоился.