Три судьбы

В ресторане она снова его удивила, когда ломанулась всей своей громадой на бедного мальчика. Стоит, жмется к нему. Неприлично. Люди вокруг, наверно, подумали, что мамочка сыночка увидала. Потом она намекнула – мол, дуй отсюда. Он на мальчика посмотрел, а тот глаз с нее не спускает… Неужели не противно будет с такой старой да жирной? О Господи! Кинут они его вместе, и он же, старый пень, в дураках останется!

Иван ушел, как прогнали, только недалеко ушел. Потерял доверие к молодцу черноглазому. К ней поднялись, черти. С шампанским, с двумя бокалами. А через полчаса из-за двери что началось… Стоны ее, аханьки всякие. Да Иван такого отродясь не слышал! Что этот бес молодой, интересно, с ней делает? И гудение все какое-то. Говорит ей он что-то, не умолкая. Интересный мужик: когда баба под тобой так стонет, про всякие слова забудешь. А этот жужжит и жужжит. А она аж заходится. Прямо в голос орать стала.

Не выдержал Иван, осмотрелся да и приник к замочной скважине. Видно только кровать одну. На кровати Катька лежит голая. Глаза зажмурены, сама себя по бокам оглаживает и стонет. А мужика-то на ней и нет. А позы принимает – будто есть. Неужто извращенкой стала?

За мыслями этими Иван слишком уж лбом на дверь подналег, дверь распахнулась, он в комнату ввалился. А тут его кто-то сзади за шиворот ухватил и на ноги поставил, дверь закрыл. Стоит возле Ивана Костя-осветитель да все говорит, говорит чушь какую-то, не умолкая. Мол, ох как хорошо тебе, девочка моя, мол, как тебе хорошо! Одетый стоит, говорит скучным тоном, но от каждого его слова Катька как чумная на кровати ворочается… А Костя теперь в два раза тише, ей в самое ушко: «Спи спокойно, красавица моя. Все у нас с тобой будет хорошо. Вот только молодой я слишком для тебя. Помолодеть бы тебе годочков на двадцать. Ах какой бы мы были парой – загляденье…» И все в таком же роде. Иван слушал-слушал и сам на стуле засыпать стал.

Через какое-то время растолкал его Костя-осветитель, велел за цветами сбегать, ей под бок положить. А сам встал, посмотрел в последний раз на дебелую примадонну, поморщился и ушел.

Иван понял теперь наконец, о чем ему сестра Мотя говорила. Такие, как Корнилыч да этот Костя-осветитель, действительно все могут. Не люди они – колдуны…

На утреннем концерте Екатерина Буранова отказалась от фонограммы и пела так, как никогда. Обомлевшие провинциалы задыхались от восторга, орали «бис» и «браво» и стоя аплодировали ей после концерта битых полчаса. Катя выходила к ним с высоко поднятыми руками, склонялась в поклоне чуть ли не до самой земли, пела еще и еще. На вечерний концерт Иван продал за бешеные деньги дополнительно пятьдесят входных билетов. И на следующий день телеграфом отправил деньги жене – расплатиться с рабочими.

Теперь Катя обнималась и целовалась с Костей не таясь. В труппе поползли слухи, что не за горами очередная бурановская свадьба. Но когда гастроли подходили к концу, Костю неожиданно призвали в армию, на переподготовку. Куда – не сказали. Писем писать не разрешили. На два месяца. Сначала Катя плакала несколько дней, а потом поняла, что эти два месяца и для нее не должны пройти даром. Она пришла в кабинет к Ивану и плотно закрыла за собой дверь:

– Ну, где там твой адресок?

Иван ошалело посмотрел на календарь. С тех пор, как он зачислил в штат труппы осветителя Костю, прошел ровно месяц…

12 (Феликс)

Феликс, пробатрачив на Корнилыча шестнадцать лет, начал подозревать, что старик бессмертен. Калеки шептали, что он уже вторую сотню лет разменял, а все как новенький. Но и его час пришел. Корнилыч оказался не вечен. Он гас как свеча, пламя жизни выплясывало последние замысловатые па, но глаза уже были обращены в потусторонний мир. Он твердо решил умереть в одиночестве, то есть в своей комнате, в привокзальном притоне, а не на руках у родной дочери. С ней он бодрился. Раз в две недели его умывали, одевали, везли к родственникам, чтобы те не беспокоились. Возвращаясь, Корнилыч снова ложился в постель в ожидании смертного часа.

Но старуха с косой к нему не торопилась. Застряла где-то по дороге. В доме царило напряженное молчание. Цыгане перестали орать песни по вечерам, девки не водили сюда больше клиентов, калеки перестали ругаться и вот уже месяц пили на кухне тихо, так что слышно было шуршание тараканов в углу. Феликс читал старику Новый Завет по его просьбе, отгоняя образ сумасшедшей старухи, неожиданно возобновившей свои преследования.

Чтение настолько увлекло Феликса, что он и не заметил, как старик отошел в мир иной. Он читал с вдохновением. Столько чувств былых, глубоко упрятанных, потаенных всколыхнуло в нем это чтение. Он опомнился, только дочитав до конца «Послания Апостолов» и взглянув на старика, закрыл глаза.