Три судьбы

– Знаешь, Слав, я ведь со всеми потрохами продался. Квартира у меня – закачаешься, техника – вся, какую представить только можно. Машина вот – сам видел. Денег куры не клюют. Девчонок – сколько и каких пожелаю. Только вот такое чувство, что ненадолго все это. Неделю назад охранник наш один сел в машину и взлетел в воздух в ту же минуту. Босс – тот вышел случайно, на минутку… Один раз обстреляли, один раз в больницу попал. И это все за три года. Много ли мне еще осталось – не знаю? Денег не коплю, жениться не собираюсь, о детишках не думаю. Что дальше? – Он задумчиво смотрел в свой стакан. То ли грусть сквозила в его словах, то ли страх, я так и не понял. – В общем – живу одним днем. Нелегко это. Давай-ка я еще за бутылочкой сбегаю…

У меня было время прочувствовать Севкину обреченность, пока он бегал к машине. Ну, одним днем-то он всегда жил и о детишках, насколько я помню, всегда помышлял мало. Но в ту минуту я порадовался за свою непоколебимую безопасность. Но вот как только бархатные басовые нотки голоса Катиной мамы улеглись в моей голове, я вдруг решил: «Да пропади она пропадом, моя безопасность!» Действительно, что мне ловить? Что терять? С чем будет грустно расставаться? С этой замшелой жизнью? Да разве это жизнь?

Но как только я позвонил Севе и сдался, мною снова овладел страх за свою никому доселе не нужную шкуру. Я всегда относился к робкому десятку. Не то, что Севка. Хотя…

– Эй, уснул, что ли, у телефона? – спросил Сева, когда я поднял трубку на десятый звонок. – Не спи. Я, кажется, уладил твои дела. Сегодня в двадцать ноль-ноль будь на Рубинштейна в «Молли паб».

– А что это такое?

– Да ничего страшного. Пивной ресторанчик.

– И что мне там делать?

– К тебе подойдут, объяснят.

– А как они меня…

– Узнают, не волнуйся.

И Сева дал отбой.

Ровно в восемь вечера я, одетый в строгий черный костюм, вошел в пивной ресторан. И тут же пожалел, что так вырядился. Публика здесь была шумная, веселая и беззаботная. Молодежь кучковалась за столиками большими компаниями. Я занял позицию у стойки, заказал себе сок и с интересом принялся смотреть телевизор. Как раз в это время начался футбольный матч.

Через полчаса я выпил уже два стакана сока и заволновался. Ко мне никто не подходил. Неужели Севка надул меня? Память перетасовала карты нашего совместного прошлого и одну за другой стала подсовывать мне истории розыгрышей, которые Севка устраивал в институте. «Надо же было так купиться!» – вздохнул я и сразу же почувствовал огромное облегчение. Стащил потихонечку галстук, сунул его в карман, расстегнул верхнюю пуговицу и заказал себе стаканчик пива. Теперь можно было расслабиться. И уж посидеть немного здесь, коли я сюда заглянул.

Через несколько минут в ресторанчик вошли две интересные девицы. Таких даже на обложках журналов не бывает. Одна высокая, с распущенными длинными каштановыми волосами. Другая – совсем молоденькая, моего примерно роста, с короткой стрижкой и встревоженным взглядом. В белокурых коротких волосах ее смело вились две ярко-синие пряди.

Они подошли к стойке и сели возле меня, обдав с двух сторон заморским благоуханием. Через минуту брюнетка спросила у меня «огоньку», через пятнадцать минут мы с ними были уже на «ты» и сидели за маленьким столиком в центре зала. Разговор у нас завязался оживленный, но совершенно непередаваемый. Намеки, поэтические иносказания, двусмысленные недомолвки. Потеха, одним словом. Мне даже показалось, что девицы эти были почти незнакомы. Высокая красавица была одета с иголочки, загадочно улыбалась и все время подшучивала над другой. В частности, когда они представились, то высокая назвалась Мари, а другую представила как Настю. И все время спрашивала, не пора ли той домой. На что Настя отвечала, тоже лукаво улыбаясь, что Мари прекрасно знает, пора ей или нет, и даже что-то сказала, что, мол, зависит это только от нее. Насте было лет восемнадцать, и все ее достоинства сводились к какому-то странному внутреннему свечению. Так, наверно, светится изнутри умопомрачительная юность. Одета она была необычайно просто, только за этой простотой угадывались колоссальные капиталовложения родителей. Пила только минеральную воду, в отличие от Мари, участвовавшей со мной в поглощении пива.

Около половины двенадцатого, когда народу в зале значительно поубавилось, девушки о чем-то заспорили. Они не называли вещи своими именами, но я вдруг со сладким ужасом осознал, что спорят они из-за меня. Они резво обменивались изящными шпильками. Настя утверждала, что ни в коем случае не отстанет от Мари, а Мари, улыбаясь, напоминала ей о том, что хорошо бы подумать о родителях, которые, вероятно, не находят себе места.

Захмелев, я радостно переводил взгляд с одной на другую, опасаясь, что затянувшийся спор может привести к тому, что они предпочтут вовсе на меня плюнуть. Мне бы этого не хотелось. В глубине души я предпочел бы, чтобы в споре победила Настя.