Три судьбы

Спросонья Слава всегда соображал хуже обычного. Но в эту ночь он практически не сомкнул глаз, разрабатывая план поиска вчерашней девушки. Он быстро поднялся.

– Пол, вишь, мокрый?

На цыпочках, держась за стенку, под придирчивым взглядом нянечки Слава прокрался в коридор и быстрым шагом направился к дверям отделения. Голова слегка кружилась. На пороге стояла Лариса.

– Что случилось?

– Меня убьют. Мне некуда идти.

Глаза у нее были красные, похоже, не спала всю ночь. Или плакала.

– Ты хотела?..

– Если можно, дай мне ключи. Вряд ли они там будут что-то искать, пока ты здесь.

– Сейчас.

Он побежал назад в палату и, не обращая больше внимания на визг нянечки, достал ключи из тумбочки. Вернулся назад запыхавшись.

– Вот.

– Когда тебя выписывают?

– Обещали через три дня.

– Как только ты вернешься, я уйду, не беспокойся. Мне нужно время.

– Да живи сколько хочешь, – он попытался улыбнуться, но задергалась щека, и он приложил к ней руки.

Лариса ушла, а Слава с трудом дождался обхода.

– Выпишите меня.

Доктор, оторвавшись от снимка, удивленно посмотрел на него.

– И не думайте!

– Тогда я ухожу под расписку.

– А я не дам вам больничный, – хрипло сказал врач.

– Не нужно.

– Вы полный кретин, – тихо, но очень искренне сказал доктор.

Вечером, в бинтах, прикупив по дороге черные очки, он, корчась от боли, делал один неуверенный шаг за другим, пробираясь домой. Каждый шаг отзывался в голове протяжным эхом. Дверь была заперта изнутри. Он собирался постучать, но на пороге появилась соседка.

– Ого! Что это с тобой? Вот это да! Эй, Маш, иди посмотри, как нашего Славика разукрасили.

Из кухни раздалось бодрое шарканье Маши, но дверь неожиданно подалась, и Слава ввалился в комнату. Соседки за дверью недовольно кудахтали. Слава сидел на полу, а Лариса стояла над ним, щелкая пальцами.

– Ты меня видишь? – тихонечко спрашивала она.

– Угу. Пить хочется.

Ему казалось, что он несколько дней кочевал по пустыне – так пересохло во рту.

– Ты ведь говорил – через три дня. – Лариса протянула стакан.

– Не смог вот так сидеть…

Она окинула его взглядом.

– Толку от тебя мало.

– Я быстро восстанавливаюсь, – заверил он, но встать не попытался, боясь потерять равновесие, а только удобнее уселся на полу. – Может быть, объяснишь мне, что кругом творится. Я сторона вроде бы уже пострадавшая, а так ничего и не понимаю.

– А ты в состоянии слушать?

– Начинай. Посмотрим, – ему все-таки удалось улыбнуться…

5 (Мари)

Три года после своего рождения Лариса была ребенком. Годам к пяти ее головка работала не хуже, чем у девицы на выданье. В семь она была уже совсем взрослой, и ее здравомыслию завидовала даже мама. А к одиннадцати пришла мудрость и больше никогда не покидала ее. Человеку в одиннадцать лет, понимающему все и вся, трудно живется на свете. Но с другой стороны, он более снисходителен к недостаткам других, к возрастным барьерам, разделяющим людей, потому что сам недавно миновал последний из них.

В девятом классе по ней сходили с ума все мальчишки без исключения. Они были дураками, эти мальчишки, – маленькими, глупыми детьми. Прежде всего потому, что не оценили по достоинству новенькую – худенькую темноволосую девочку, робко вошедшую в класс. Для них она была слишком худа, слишком молчалива и слишком сутулилась на уроках математики.

– Иди ко мне! – махнула ей рукой Лариса, и девочка с благодарностью улыбнулась ей.

Улыбка была сказочная, но оценить ее, кроме Ларисы, было тоже некому.

– Как тебя зовут?

– Маня.

– Как?! – Ларисе показалась, что она ослышалась.

– Маня, – покраснев, ответила та.

– Ладно, – Лариса пожала плечами, и с этой минуты до самого выпускного вечера они с Маней были неразлучны.

Лариса была в этой дружбе настоящим монстром. Она заставляла Маню сидеть ровно, хлопала по спине, если та начинала сутулиться, заходила за ней по выходным ни свет ни заря, вытаскивая на утреннюю пробежку, таскала по театрам, по кино, по выставкам, заставляла пересказывать фильмы и спектакли, запоминать имена актеров и режиссеров. Маня была великолепным пластичным материалом, из которого можно было лепить все, что угодно. Осанка ее со временем приобрела изысканную горделивость, щеки лучились румянцем, глаза блестели. Несколько к месту вставленных фраз принесли ей успех у мужской половины одноклассников. Даже лучший друг Ларисы теперь посматривал поверх ее головы на Маню.

Но Ларису это не смущало. Она жила мыслью, что все в ее жизни – далеко впереди: и лучшие друзья, и взгляды, которые не будут метаться между ней и самой распрекрасной конкуренткой. Лариса была щедрой. Временами.

Они с Маней вместе решили ехать в Питер поступать в институты. Маня выбрала Институт культуры, а Ларису больше привлекал филологический факультет университета. И вот тут-то их пути неожиданно разошлись. Лариса заболела воспалением легких за неделю до первого экзамена и никуда не поехала. А Маня сдала экзамены и стала студенткой.

– Хоть там не рассказывай, как тебя называли дома, – посоветовала ей Лариса на прощание.

– А как? Стать Машей?

Лариска поморщилась, быстро перебирая в уме все, что сгодилось бы для этого тяжелого случая.