Три судьбы

Что за дикая поездка в Гатчину? Может, «в расчете» – это плата за молчание? Но Якут – не дурак, понимает: все, что можно купить деньгами, ими же можно и перекупить. Нет, он не стал бы действовать так топорно. И что за тайны вообще? Что это было? Конечно, не переговоры. В любых переговорах, даже секретных, присутствует другая сторона. И, простите, если переговоры – то где? В том обтерханном дворе? В смысле, в одном из окружающих его домов? Это могло бы быть правдой, если бы гипотетический собеседник там жил, потому что Гест, пока дожидался, никого не видел: ни приходящих, ни уходящих. Но чтобы какой-нибудь серьезный человек жил в подобном месте? Нет, невероятно. Кто же там, такой важный, живет? Не родители – Якут сирота. Какая-то дальняя родня? Да вроде он сирота от слова совсем. Любовница у него там? У Якута? Который уверен, что «бабы для одного нужны»? Странная история.

Задумавшись, он вел машину почти автоматически и на бредущего по правому тротуару бомжа внимания почти не обратил. Бредет и бредет себе. Но, нелепо взмахнув руками, тот вдруг рухнул прямо под колеса. Точнее – почти: ударить по тормозам и вывернуть руль Гест все-таки успел. Но удар почувствовал. Несильный, скорее скользящий.

Сам не понял, как выскочил, как обогнул капот.

Мужик лежал на мостовой грудой грязных тряпок. Глаза закатились, но губы странно подергивались – живой. И дыхание можно было услышать, тихое, хриплое. При каждом вздохе раздавалось что-то вроде бульканья. Запаха перегара не чувствовалось. Но он же точно шатался! Под дозой или с похмелья?

Может, удар был сильнее, чем показалось? Но он же упал раньше, чем машина его коснулась! До него еще метров пять оставалось, а скорость… черт, какая была скорость? Нет, бампером его приложить точно не могло. А колесом… Правое переднее колесо касалось возвышающейся на асфальте груды, даже наехало немного на откинутую полу длинной бесформенной куртки. На ощупь тряпка показалась Гесту заскорузлой и даже как будто липкой. Морщась, он выдернул ее из-под колеса – на асфальт вывалился какой-то сверточек. Гест сунул его в карман – если что нужное, после верну, – подхватил безжизненное тело под мышки, потащил вдоль машины… и ткнулся лбом в приоткрытую с пассажирской стороны дверь.

– Ты чего возишься? – недовольно поинтересовался Якут.

– Заднюю открой, – буркнул Гест.

– Ты че, с дуба рухнул? Куда ты это чмо тянешь?

– В больницу!

– Какую нафиг больницу, брось и поехали. Тоже еще будет всякую падаль подбирать, он тебе весь салон угваздает, не отмоешь.

– Заднюю открой, – повторил Гест сухо, без выражения.

Хмыкнув, Якут потянулся через спинку сиденья. Задняя дверь открылась. Гест втащил пострадавшего внутрь. Только на сиденье поднимать не стал. Не за чистоту сидений опасался – побоялся, что при движении тот скатится.

– Не знаешь, тут больницы рядом никакой нет? – спросил он у Якута, вернувшись на водительское место.

– Ты типа мать Тереза, что ли? Не, ну ладно бы ты его сбил, совесть-шмовесть, все понятно. Но он же сам свалился, я видел.

– Так чего, не знаешь про больницу?

– Ну есть одна. Мы когда-то… Так себе больничка. Может, и закрыли уже…

– Говори, куда рулить.

Больница оказалась на месте. Но насчет «так себе» ничего не изменилось. Разве что в худшую сторону. Хотя, по наблюдениям Геста, в последние годы везде шло какое-никакое, а восстановление: чинились дороги, красились подъезды, угрюмые персонажи за окошечками госучреждений потихоньку избавлялись от «синдрома вахтера» – но здесь царило полумертвое запустение. Асфальт ведущей к приемному покою дорожки зиял выбоинами и трещинами. Окно слева от тяжелой металлической створки было замазано белой, пожелтевшей от старости краской, окно справа не мылось, похоже, с брежневских времен.

За стойкой приемного покоя восседала квадратная особа с бесформенным, как непропеченная булка, лицом. Ни покашливания, ни «простите» и «подскажите» впечатления на нее не произвели – она их просто не слышала. У некоторых людей сидение за официальным окошечком (особенно в окружении солидного вида амбарных книг) развивает такую особенность: тут слышу, тут не слышу. Гест не сталкивался с подобными персонажами давненько. Постучал по стойке, потом еще раз, погромче. Владычица амбарных книг подняла наконец глаза, тоже светлые и бесформенные, непропеченные.

– Человеку на улице плохо стало, – объяснил Гест, кивнув в сторону бомжа, которого удалось пристроить возле стены. Говорить, что тот свалился к нему под колеса, все-таки не стал.

– Человеку? Имя, фамилия, отчество, страховой полис…

– Да откуда же, помилуйте! Он мне под ноги свалился.

– Пьяный, что ли? – В голосе появился намек на оживление.

– Не пахнет, – доложил Гест. – И дышит странно, как будто булькает.

– «Скорую» вызывали? – Она черкнула что-то в одной из окружавших ее амбарных книг. Компьютер за стойкой имелся, Гест видел верхушку кубического древнего монитора и сдвинутую в сторону клавиатуру. Ну да, подумал он, привычки – великое дело, наши деды-бабки писали в амбарных книгах, и мы будем.

– Да я решил, что сам его быстрее довезу.