Три Светланы

Маленький листок бумаги источал ледяную отчужденность и нескрываемую злобу. Дочь писала матери впервые за восемнадцать лет молчания, что она «не прощает», никогда «не простит» и «не желает прощать» за то, что та бросила ее, уехав на Запад. Затем в словах, достойных передовицы в «Правде», мать обвинялась во всех смертных грехах перед родным государством. И дальше дочь требовала, чтобы мать «не пыталась устанавливать контакты», что она не желает, чтобы мать вмешивалась в ее «созидательную жизнь», и где-то уже в конце все-таки одна строчка гласила по-человечески: «Желаю Ольге терпения и упорства». Матери вообще не было никаких пожеланий.

Светлана понимала, что с ее детьми «поработала» пропаганда, что им вот уже много лет вбивали в голову скверные истории про нее. А она надеялась, что дети поняли ее и бросились бы к ней на шею. Дети просто обязаны были помочь матери акклиматизироваться на родине, поддержать ее. Они этого не сделали.

Из Москвы в Тбилисский театр приехал старый знакомый актер. Они встретились. Из ее рассказов он понял, что Светлана не так «счастлива», как это, возможно, он слышал, и что она вряд ли выдержит перевоспитание и переприспособление к советскому образу жизни. Он был не далек от мнения Ф.Ф. Волькенштейна, так отругавшего Светлану в Москве. Не далек от мнения и других лиц, авторитетных для Светланы, считавших, что она сделала большую ошибку, вернувшись в Советский Союз и дав пищу для пропаганды, для лжи, для ее собственного разрушения. Немаловажным был факт, что она ставила под удар все образование дочери, и это понимали ее настоящие друзья. Наконец он высказался со всей прямотой. И Светлана это уже поняла сама. Это все – имя ее отца. На Западе оно создает вокруг нее постоянное любопытство. Но на его родине общество разбито на два лагеря: и она как раз посередине, и ее четырнадцатилетняя дочь тоже. От этого им никуда не уйти – каковы бы ни были их собственные взгляды на этот вопрос. Смогли ли они жить здесь с этим конфликтом ежедневно, ежегодно, всю жизнь?

Посетив вместе с Ольгой дом-музей Сталина в Гори, Светлана в очередной раз удостоверилась, что интерес к человеку, родившемуся здесь, в этом «курятнике», и ставшему главой мирового коммунистического движения, – не подделка. Они буквально не раскрывали рта, они не хотели участвовать в спорах и высказываниях «мнений». Они прекрасно знали – и уже могли повсюду видеть, – что жизнь пойдет вперед и что, возможно, здесь им не будет в ней места. Но Ольга должна была однажды увидеть эти края своими глазами и запомнить их на всю жизнь.

Светлана написала первое письмо Горбачеву, объясняя, что они приехали в СССР «с целью соединиться с семьей», но поскольку этого им не удалось добиться, она полагала, что не было никаких дальнейших причин для их дальнейшего пребывания в Союзе. И она просила разрешить им выезд из СССР. Поскольку они были в тот момент советскими гражданами (хотя и с двойным, американским гражданством), им надлежало получить таковое разрешение только у советского правительства.

Не дождавшись ответа на письмо, Светлана решила съездить в Москву и узнать на месте о судьбе письма. Вместе с Ольгой они ехали медленно, поездом, наслаждаясь старомодным мягким и теплым купе: Светлана хотела, чтобы Ольга знала, что такое путешествие поездом, долгий путь в два дня и две ночи. Они как бы перешли вдруг в девятнадцатый век – и что-то было успокоительное в этой давно позабытой старомодности. Они ехали по той же железной дороге, что вела на юг, к Черному морю и обратно на север – в течение всех лет детства, юности, в течение почти что всех сорока лет жизни Светланы в СССР. Ольга, не знавшая до того времени ничего, кроме самолетов с едой на маленьком подносике тут же в кресле, в котором у нее немели ноги, наслаждалась комфортом и общением с соседями, которые угощали симпатичную иностранку вином, фруктами и копченым мясом.

В Москве первый муж Светланы посоветовал ей встретиться с одним очень высоким чином из КГБ и узнать у него, как обстоят ее дела. «Высокий чин» говорил по-английски и с приятной улыбкой поведал Светлане, что был первым, кто предложил разрешить ей вернуться в СССР, когда в КГБ узнали о ее письме в посольство в Лондоне. «Мое «да» было решительным и определенным. Раздавались и другие голоса, – как Вы можете хорошо себе представить», – уточнил он с чувством своей значимости. Но Светлану больше интересовало ее письмо к Горбачеву. Ей ответили, что Михаил Сергеевич знаком с содержанием письма. Дочь Светланы может возвратиться в свою школу в Англии, это не проблема. Конечно, она теперь поедет туда как советская гражданка и сможет приезжать на каникулы. Это все очень просто устроить. А Светлане следовало переехать в Москву. Ведь она – москвичка! Грузия – неподходящее место для нее. Ведь она там никогда раньше не жила. Все ее старые друзья – в Москве.