Три Светланы

Однако отношения стали не складываться с самого начала пребывания в Москве. Сын был холоден. На сестру он вообще не обращал внимания. Его жена вела себя вызывающе высокомерно, порой, даже грубо. Напряженную атмосферу первой встречи пытался сгладить Григорий Морозов – первый муж Светланы: он искренне улыбался, говорил с Ольгой по-английски, наливал всем водки – потому что вот так принято встречаться после семнадцати лет разлуки! Светлана не пила этот яд, но тут пришлось подчиниться правилам и традициям.

Светлану с дочерью окружили высокопоставленные чиновники из МИДа, из министерства среднего образования, готовые начать их «приспособление» к советской жизни. Им предложили огромную квартиру бывшего члена Политбюро, председателя Комитета партийного контроля А.Я. Пельше, возили в поисках учебы для Ольги по элитным московским школам, настаивали на немедленной подаче прошения о восстановлении Светланы в гражданстве СССР и о «принятии дочери Ольги» в таковое. Последнее ее удивляло, – уж очень скоро они все захотели. Да и двойное гражданство Ольги, уроженки США, было бы фактом. Но ей твердо заявили, что СССР не признает двойного гражданства. В ответ Светлана даже непочтительно рассмеялась: «В мире существуют случаи тройного и – более гражданства, я сама встречала таких людей в Америке. Мир сегодня в движении, люди больше не живут на одном месте всю жизнь!» Весь процесс присвоения гражданства, обычно занимающий месяцы, был завершен в несколько дней: Верховный совет подписал указ, и у Светланы с дочерью отобрали американские паспорта. Последовала мгновенная реакция – утром у дома собралась толпа иностранных корреспондентов. В МИД поступило письмо от консула США, с содержанием которого ознакомили Светлану. В нем говорилось, что ее и ее дочери американское гражданство остается в полной силе, пока они не пожелают от него публично отказаться, в присутствии посла США и под присягой.

Светлана обратилась к властям с просьбой выступить на пресс-конференции. Она знала, конечно, что все будет переврано, что весь мир против нее в те дни, но все же пыталась объяснять снова и снова, что «поездка была вызвана только чисто личным желанием соединиться с семьей – с детьми и внуками». После пресс-конференции Светлана встретилась со своим давним другом Ф.Ф. Волькенштейном, которому она адресовала свои «Двадцать писем …» Федор Федорович ругал ее за то, что она приехала в Советский Союз, за то, что ее приезд использовали для пропаганды. «Ведь тебе-то этого не нужно!» – упрекал он ее. В тот момент Светлана еще не могла сказать ему – «мы уедем», так как она все еще надеялась, но мысль уже тревожила ее.

Они повидались с родственниками, ездили на дачу, где Светлана жила до отъезда в Индию, побывали на Новодевичьем кладбище возле могилы мамы и других Аллилуевых. Все соглашались с тем, что необходимо было перевезти туда и Василия из его «казанского изгнания». С этой просьбой Светлана обращалась к А.А. Громыко, недавно ставшему председателем Президиума Верховного Совета. Но Андрей Андреевич за все время пребывания Светланы в СССР не ответил на ее письмо.

На удивление, ни сын, ни внук не проявляли никакого желания встретиться. Светлана не понимала перемены в поведении сына после того, как он полтора года плакался ей в телефон из Москвы: «Неужели я тебя больше не увижу?» Он попросил денег, она дала ему. Светлана ему позвонила. В разговоре он начал кричать на мать. Она ответила, что не для того приехала, чтобы слушать его крик. Эта перемена в характере сына, в самой его натуре – признак глубоко зашедшего алкоголизма, и его жена активно помогала ему в этом. Светлана наблюдала эту перемену на примере своего брата Василия. Процесс саморазрушения захватывает дух и ум. Личность теряет свои качества, таланты, свою привлекательность.

Светлана уже начинала сама упрекать себя: «Зачем мы приехали сюда? Боже, Боже! Какое идиотство, какая опрометчивость, какие новые цепи я надеваю на себя опять – разве мы сможем так жить? Бедная, бедная моя Оля! Ведь ее запихнут не сегодня-завтра в эту показную школу, где завуч так похожа на тюремщицу». Необходимо было что-то предпринять, что не настораживало бы правительство, а объясняло их переезд из Москвы: Светлана решила бежать в Грузию, на родину предков. Она написала письмо в правительство с просьбой позволить им уехать «в провинцию», так как «в Москве мы слишком на виду и будем вечно подвергаться атакам западной прессы». Далее она ссылалась на «исторические семейные корни с Кавказом», перечисляя всех Аллилуевых, – в Тбилиси есть даже улица Сергея Яковлевича Аллилуева, деда Светланы, участника революционных событий в Тифлисе начала 1900-х годов. Отчасти Светлана спекулировала на том факте, что вниманием, уделяемым им западной прессой, правительство уже раздражено. Через несколько дней она получила приглашение зайти в Представительство Грузии в Москве.