Три товарища и другие романы

— Коктейль с шампанским? — мгновенно сбрасывая с себя сон, деловито осведомился портье.

— Благодарю. Лучше чего-нибудь покрепче. Коньяк. Бутылку.

— Курвуазье? Мартель? «Хеннесси»? Бисквит Дюбуше?

— Курвуазье.

— Сию секунду, месье. Я откупорю и принесу бутылку в номер.

Они поднялись по лестнице.

— Ключ у вас с собой? — спросил Равич.

— Я не запираю.

— Но у вас же там деньги, документы. Могут обокрасть.

— Если запру, тоже могут.

— И то правда. При таких замках… Но все-таки, когда заперто…

— Может быть. Но когда приходишь с улицы, неохота доставать ключ и пустую комнату отпирать — все равно как склеп отпираешь. Сюда и без ключа-то заходить тошно. Когда тебя никто не ждет, одни чемоданы.

— Да нигде никто и ничто нас не ждет, — заметил Равич. — Так всю жизнь только себя с собой же и таскаешь.

— Может быть. Но иногда хоть иллюзия, хоть видимость какая-то есть. А тут ничего.

Жоан Маду сбросила пальто и берет на кровать и взглянула на Равича. На бледном лице ее светлые глаза казались огромными, гнев и отчаяние застыли в них. Секунду она постояла в нерешительности. Потом принялась расхаживать взад-вперед по маленькой комнате, засунув руки в карманы, широким, энергичным шагом, резко и гибко, всем телом, поворачиваясь на углах. Равич внимательно наблюдал за ней. Откуда вдруг взялась эта сила и порывистая грация: казалось, в гостиничном номере ей тесно, как зверю в западне.

В дверь постучали. Портье внес коньяк.

— Не желают ли господа чего-нибудь перекусить? Холодной курятины? Бутербродов?

— Пустая трата времени, дружище. — Равич расплатился и выпроводил его за дверь. Потом наполнил две рюмки. — Прошу. Варварски, без затей, но иногда, когда совсем худо, только так и надо. Изыски прибережем до лучших времен.

— А потом?

— Потом выпьем еще.

— Я уже пробовала. Не помогает. Одному напиваться плохо.

— Ну, это смотря как напиваться. Если как следует, то нормально.

Равич уселся в узенький, хлипкий шезлонг, что стоял у стены напротив кровати. В прошлый раз он его не заметил.

— Когда я вас сюда привез, разве был здесь шезлонг? — спросил он.

Она покачала головой.

— Это я попросила поставить. Неохота было спать в кровати. Думала, чего ради? Постель расстилать, раздеваться, ну и все такое. Зачем? Утром и днем еще куда ни шло. Но ночью…

— Вам нужно дело какое-нибудь. — Равич закурил сигарету. — Жаль, Морозова мы не застали. Я не знал, что у него сегодня выходной. Завтра же вечером отправляйтесь к нему. Уж что-нибудь он для вас раздобудет. Даже если это работа на кухне — все равно не отказывайтесь. Будете заняты по ночам. Ведь вы этого хотите?

— Хочу.

Жоан Маду перестала расхаживать по комнате. Она выпила свою рюмку и села на кровать.

— Я каждую ночь по городу бродила. Пока бродишь, как-то легче. А когда тут сидишь и на тебя потолок давит…

— И ничего с вами не случилось? Вас даже не обокрали?

— Нет. Должно быть, по мне сразу видно, что красть у меня особо нечего. — Она протянула Равичу свою пустую рюмку. — А все прочее? Иной раз мне так хотелось, чтобы со мной хоть кто-то заговорил! Чтобы хоть что-то еще, кроме хождения этого… Чтобы хоть чей-то взгляд на тебя посмотрел, чьи-то глаза, а не одни эти голые камни! Чтобы не быть изгоем, когда совсем приткнуться некуда. Словно ты на другой планете. — Тряхнув головой, она отбросила назад волосы и взяла протянутую Равичем рюмку. — Не знаю, зачем я об этом говорю. Я не хотела. Может, это оттого, что все эти дни я была как немая. Может, потому, что сегодня вечером я впервые… — Она осеклась. — Вы меня не слушаете?

— Я пью, — отозвался Равич. — Говорите, не стесняйтесь. Сейчас ночь. Никто вас не слышит. Я слушаю только себя. Завтра утром все забудется.

Он откинулся в шезлонге. Где-то в номерах шумела вода. Утробно журчала батарея отопления, а в окно мягкими пальцами все еще постукивал дождик.

— А когда потом придешь, свет выключишь, и сразу темнота наваливается, как вата с хлороформом, — и ты снова свет включаешь и глаза не можешь сомкнуть…

«Похоже, я уже набрался», — подумал Равич. Что-то рановато сегодня. Или всему виной этот полумрак? А может, и то и другое? Но это уже совсем не та невзрачная, бесцветная женщина… Эта совсем другая… У нее вон, оказывается, какие глазищи. И лицо. Он же чувствует: вон как на него смотрят. Не иначе тени. Призраки. И это мягкое пламя в голове. Первые всполохи опьянения.

Он не слушал, что говорит Жоан Маду. Он это знает и больше не желает знать. Одиночество — вечный рефрен жизни. Обычная вещь, не лучше и не хуже, чем многое другое. Просто слишком много о нем разглагольствуют. На самом-то деле ты всегда один. Всегда и никогда. Откуда-то вдруг запела скрипка, одинокий голос в полумраке. Загородный ресторанчик, зеленые холмы вокруг Будапешта. Дурман цветущих каштанов. Ветер. И нахохлившимся совенком на плече, хлопая в сумраке желтыми плошками глаз, — сны, грезы. Ночь, которая все никак не наступит. Час, когда красивы все женщины. Распахнутые крылья вечера, мохнатые, кофейные, как крылья бражника.

Он поднял глаза.

— Спасибо, — тихо сказала Жоан.

— За что?