Три товарища и другие романы

— Я не ахти какая актриса, — призналась женщина. — Все больше на маленьких ролях. А в последнее время вообще ничего. Я не настолько знаю французский…

— А какой вы знаете?

— Итальянский. Я там выросла. И немного английский и румынский. Отец у меня был румын. Умер. А мама англичанка. Она в Италии живет, но я не знаю где.

Равич слушал ее вполуха. Он скучал, да и не знал толком, о чем с ней говорить.

— А еще чем-нибудь занимались? — спросил он, лишь бы не молчать. — Кроме маленьких ролей?

— Да ерундой всякой в том же духе. Где споешь по случаю, где станцуешь…

Он с сомнением на нее глянул. Вид не тот. Какая-то блеклость, затертость какая-то, да и не красавица вовсе. Даже на актрису не похожа. Хотя само слово «актриса» — понятие весьма растяжимое.

— Чем-то в том же духе вы могли бы попробовать заняться и здесь, — заметил он. — Чтобы петь и танцевать, французский особенно не требуется.

— Да. Но сперва надо найти что-то. Если не знаешь никого, это трудно.

«Морозов! — осенило вдруг Равича. — „Шехерезада“. Ну конечно!» Морозов должен разбираться в таких вещах. Морозов спроворил ему нынешний тоскливый вечер — вот Равич ему эту артистку и сбагрит, пусть Борис покажет, на что способен.

— А русский знаете? — спросил он.

— Чуть-чуть. Две-три песни. Цыганские. Они на румынские похожи. А что?

— У меня есть знакомый, он кое-что смыслит в таких делах. Вероятно, он сумеет вам помочь. Я дам вам его адрес.

— Боюсь, это без толку. Антрепренеры — они везде одинаковые. Рекомендации тут мало помогают.

«Видно, решила, что я отделаться от нее хочу», — подумал Равич. Это и вправду было так, но соглашаться не хотелось.

— Этот человек не антрепренер. Он швейцар в «Шехерезаде». Это русский ночной клуб на Монмартре.

— Швейцар? — Жоан Маду вскинула голову. — Это совсем другое дело. Швейцар гораздо полезнее, чем антрепренер. Вы хорошо его знаете?

Равич смотрел на нее с изумлением. Вон как по-деловому заговорила. Шустрая, однако, подумал он.

— Он мой друг. Его зовут Борис Морозов, — сообщил он. — Он уже десять лет в «Шехерезаде» работает. Там у них каждый вечер богатая артистическая программа. И номера часто меняют. С метрдотелем Морозов на дружеской ноге. И даже если в «Шехерезаде» ничего для вас не найдется, Морозов наверняка еще где-нибудь что-то подыщет. Ну что, рискнете?

— Конечно. А когда?

— Лучше всего вечерком, часов в девять. Дел у него в это время еще немного, и он сможет уделить вам время. Я с ним договорюсь.

Равич уже заранее радовался, представляя себе физиономию Морозова. У него даже настроение как-то сразу поднялось. И от души отлегло — как мог, он принял участие в судьбе этой женщины, и теперь совесть его чиста. Дальше уж пусть сама выбирается.

— Вы устали? — спросил он.

Жоан Маду посмотрела ему прямо в глаза.

— Я не устала, — ответила она. — Но я знаю: для вас не бог весть какое удовольствие со мной тут сидеть. Вы проявили ко мне сочувствие, и я вам очень за это благодарна. Вы вытащили меня из номера, вы со мной поговорили. Для меня это очень много значит, ведь я за эти дни почти ни с кем и словом не перемолвилась. А теперь я пойду. Вы сделали для меня больше, чем могли. Столько времени потратили. Без вас — что бы со мной было…

Господи, подумал Равич, опять она за свое. От неловкости он поднял глаза на стеклянную стену под потолком. Там в это время голубь как раз пытался изнасиловать самку какаду. Попугаихе его ухищрения были до того безразличны, что она даже не пыталась сбросить наглеца. Просто клевала корм, не обращая на голубя никакого внимания.

— Это не сочувствие, — проронил Равич.

— Тогда что?

Голубь наконец сдался. Он соскочил с широкой спины попугаихи и принялся чистить перышки. А та равнодушно повела хвостом и пульнула вниз струей помета.

— Давайте-ка выпьем доброго старого арманьяка, — предложил Равич. — Это и будет самый правильный ответ. Поверьте, не такой уж я альтруист. И вечерами частенько бываю один. Вы полагаете, это увлекательно?

— Нет. Но я не самая удачная компания, а это еще хуже.

— Я давно уже отучился искать себе компанию. А вот и ваш арманьяк. Будем!

— Будем!

Равич поставил свою рюмку.

— Так, а теперь пора нам из этого птичника слинять. Вам ведь еще не хочется обратно в гостиницу?

Жоан Маду покачала головой.

— Хорошо. Тогда двинемся дальше. А именно в «Шехерезаду». Выпьем там еще. По-моему, нам обоим это не повредит, а вы вдобавок сможете взглянуть, что там к чему.

Было уже три часа ночи. Они стояли перед подъездом гостиницы «Милан».

— Ну как, хорошо выпили? — спросил Равич.

Жоан Маду ответила не сразу.

— Там, в «Шехерезаде», мне казалось, вполне достаточно. Но теперь, как увидела эту дверь, понимаю, что мало.

— Ну, это дело поправимое. Глядишь, в гостинице что-нибудь найдется. А если нет, вон кабачок напротив, возьмем бутылку там. Пойдемте.

Она посмотрела на него. Потом на дверь.

— Ладно, — решилась она. Но тут же запнулась. — Туда… В пустую комнату…

— Я вас провожу. Бутылку прихватим с собой.

Портье проснулся.

— У вас выпить что-нибудь есть? — поинтересовался Равич.