Три товарища и другие романы

— Послушай, Фернан, — попытался вмешаться второй полицейский.

— У вас акцент не чешский, — продолжил свои умозаключения Фернан.

— Возможно, и нет.

— Вы немец! — торжествующе выпалил он. — И у вас нет паспорта!

— Нет, — возразил Равич. — Я марокканец, и у меня французских паспортов сколько угодно и каких хотите.

— Я попрошу! — заорал Фернан. — Что вы себе позволяете?! Вы оскорбляете французское государство!

— Дерьма пирога! — внятно сказал один из рабочих. Зато представитель фирмы изменился в лице и, казалось, готов отдать честь.

— Фернан, да брось ты…

— Вы врете! Вы не чех! Так есть у вас паспорт или нету? Отвечайте!

«Крыса, а не человек, — подумал Равич. — Крыса в человеке, и никакими силами ее не утопишь. Не все ли равно этому идиоту, есть у меня паспорт или нет? Но крыса что-то учуяла и уже лезет из норы».

— Отвечайте! — надрывался Фернан.

Клочок бумаги. Есть он у тебя, нет ли — это всего лишь клочок бумаги. Достань он его сейчас из кармана, и эта тварь будет кланяться и рассыпаться в извинениях. Пусть ты целую семью зарезал, пусть ты банк ограбил — покажешь паспорт, и этот долдон как миленький отдаст тебе честь. Но будь ты хоть сам Иисус Христос — без паспорта ты бы давно подох в тюряге. Впрочем, до своих тридцати трех он бы сейчас и с паспортом не дожил — забили бы за милую душу.

— Я вас задерживаю до установления личности, — распорядился Фернан. — Я лично этим займусь.

— Прекрасно, — отозвался Равич.

Чеканя шаг, Фернан вышел. Второй полицейский смущенно перебирал бумаги.

— Мне очень жаль, месье, — сказал он немного погодя. — Он на таких делах прямо с ума сходит.

— Ничего.

— С нами-то все? — спросил один из работяг.

— Да.

— Вот и ладно. — Уходя, он повернулся к Равичу: — После мировой революции вам никакой паспорт не понадобится.

— Поймите, месье, — продолжил второй полицейский. — У Фернана отец на войне погиб. Ну, в мировую. Он всех немцев ненавидит, вот и устраивает такие штуки. — Он поднял на Равича смущенный взгляд. Видимо, догадался, что к чему. — Крайне сожалею, месье. Будь я один…

— Ничего страшного, — утешил его Равич. Он еще раз огляделся. — Можно мне позвонить, пока этот Фернан не вернулся?

— Конечно. Телефон вон там, у стола. Только поскорее.

Равич позвонил Морозову. По-немецки рассказал ему, что случилось. Попросил известить Вебера.

— И Жоан тоже? — спросил Морозов.

Равич задумался.

— Нет. Пока не надо. Скажи ей, меня задержали, но дня через два-три все будет в порядке. Присмотри за ней.

— Ладно, — без особого энтузиазма отозвался Морозов. — Будь здоров, Войцек.

Равич положил трубку, как только вошел Фернан.

— Это на каком же языке вы беседовали? — спросил он с ехидной улыбочкой. — Неужто на чешском?

— На эсперанто, — ответил Равич.

Наутро явился Вебер.

— Ничего себе мерзость, — опешил он, оглядывая камеру.

— Французские тюрьмы — это еще самые настоящие тюрьмы, — заметил Равич. — Их не затронул презренный тлен гуманизма. Добротное вонючее восемнадцатое столетие.

— Отвратно, — пробормотал Вебер. — Отвратно, что вы сюда угодили.

— Ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Надо было оставить эту женщину истекать кровью. Мы живем в стальные времена, Вебер.

— В чугунные. Эти ребятки уже докопались, что вы в стране нелегально?

— Конечно.

— И адрес знают?

— Конечно, нет. Разве могу я подвести под монастырь старый добрый «Интернасьональ»? За постояльцев без регистрации хозяйку оштрафуют. И, конечно, устроят облаву, сцапав еще дюжину беженцев. Местом жительства я в этот раз указал отель «Ланкастер». Небольшой, дорогой, изысканный отель. Когда-то гостевал там в прошлой жизни.

— А зовут вас теперь, значит, Войцек.

— Владимир Войцек. — Равич ухмыльнулся. — Уже четвертое мое имя.

— Вот ведь переплет, — сокрушался Вебер. — Что мы можем сделать, Равич?

— Не так уж много. Главное, чтобы эти ребятки не выведали, что я здесь не в первый раз. Не то полгода тюрьмы мне обеспечено.

— Вот черт.

— Да-да, мир день ото дня становится все гуманнее. Живи опасно, как говаривал Ницше. Эмигранты следуют его наказу, хотя и поневоле.

— Ну а если они не дознаются?

— Две недели, думаю так. Ну и как обычно: выдворение.

— А потом?

— А потом я вернусь.

— Пока вас опять не сцапают?

— Именно. В этот раз мне еще повезло. Два года как-никак. Целая жизнь.

— С этим надо что-то делать. Дальше так продолжаться не может.

— Почему? Вполне. Да и что вы можете сделать?

Вебер задумался.

— Дюран, — вдруг произнес он. — Конечно! Дюран кучу важных людей знает, у него связи. — Он осекся. — Господи, да вы же сами оперировали чуть ли не главного шефа по этим делам! Того, с желчным пузырем!

— Только не я. Дюран.

Вебер расхохотался.

— Да, старику так прямо об этом не скажешь. Но сделать он кое-что может. Уж я сумею попросить.

— Вы мало чего добьетесь. Я недавно выбил из него две тысячи. Он мне этого не забудет.

— Забудет как миленький, — заверил Вебер с явным удовольствием, — он же побоится, что вы расскажете, кто на самом деле за него оперирует. Вы ведь десятки операций вместо него сделали. Ну и потом — вы же ему нужны!