Три товарища и другие романы

— Запросто найдет себе кого-нибудь еще. Либо того же Бино, либо кого-то другого из беженцев. От желающих отбоя нет.

Вебер огладил усы.

— Не с такой рукой, как у вас. В любом случае попытаться можно. Сегодня же с ним поговорю. Чем я еще могу вам помочь? Кормят как?

— Отвратительно. Но я плачу — и мне приносят.

— Курево?

— Тоже есть. Единственное, в чем я нуждаюсь, вы все равно обеспечить не сможете: это ванна.

Две недели Равич провел в камере с евреем-сантехником, полуевреем-писателем и с поляком. Сантехник тосковал по Берлину, писатель Берлин ненавидел, поляку было на все наплевать. Равич обеспечивал всех сигаретами. Писатель рассказывал еврейские анекдоты. Сантехник оказался незаменимым специалистом по борьбе с вонью.

Через две недели за Равичем пришли. Сначала его отвели к инспектору, который поинтересовался, есть ли у него деньги.

— Есть.

— Хорошо. Тогда поедете на такси.

К нему приставили полицейского в штатском. На улице по-летнему светило солнышко. До чего же приятно на воле! У ворот тюрьмы старик продавал воздушные шары. Равич подивился, с какой стати тот выбрал для своего товара столь странное место. Его провожатый уже подзывал такси.

— Куда хоть мы едем? — поинтересовался Равич.

— К шефу.

Равич понятия не имел, к какому именно шефу. Впрочем, покуда это не директор немецкого концлагеря, ему более или менее все равно. По-настоящему страшно в нынешнем мире только одно: безоружным оказаться во власти неприкрытого террора. Остальное все пустяки.

В такси имелся радиоприемник. Равич включил. Сперва сообщили о ценах на овощи, только потом — политические новости. Полицейский зевнул. Равич покрутил ручку настройки. Музыка. Модная песенка. Лицо провожатого просветлело.

— Шарль Трене [30], — пояснил он. — «Менильмонтан» [31]. Шикарная вещичка!

Такси остановилось. Равич расплатился. Его отвели в приемную, которая, как все приемные на свете, провоняла скукой и страхом ожидания, потом и пылью.

Он просидел с полчаса, читая старый номер «Ля ви паризьен», оставленный кем-то из посетителей. После двух недель вовсе без книг газетенка показалась ему чуть ли не шедевром литературной классики. Потом наконец его препроводили к шефу.

Прошла, быть может, минута, прежде чем он этого толстенького коротышку узнал. Когда оперируешь, к лицам пациентов обычно вообще не присматриваешься. Они тебе безразличны, все равно что номера. Единственное, что интересует, — это оперируемый орган. Но на это лицо Равич тогда все же взглянул не без любопытства. И вот он восседает перед ним, жив-здоров, пузцо уже снова наел, без желчного пузыря, Леваль, собственной персоной. Равич только сейчас вспомнил, что Вебер обещал подключить Дюрана, и никак не ожидал, что его к самому Левалю доставят.

Леваль оглядел его с ног до головы. Он умело выдерживал паузу.

— Ваша фамилия, разумеется, не Войцек, — пробурчал он наконец.

— Нет.

— И какая же настоящая?

— Нойман. — Так они с Вебером условились. А Вебер должен был Дюрану сказать. Войцек — слишком экзотично.

— Вы немец, не так ли?

— Да.

— Беженец?

— Да.

— А так не скажешь. По внешнему виду.

— Не все беженцы евреи, — объяснил Равич.

— Почему дезинформировали? Настоящее имя почему скрывали?

Равич передернул плечами.

— А что поделаешь? Мы и так стараемся врать как можно меньше. Но приходится. И отнюдь не ради собственного удовольствия.

Леваль побагровел.

— Думаете, мы тут с вами ради собственного удовольствия возимся?

Сплошная серость, думал Равич. Грязноватая седина, под глазами грязновато-сизые мешки, рот старчески приоткрыт. Тогда-то он не распинался; был просто тушкой дряблого мяса с прогнившим желчным пузырем внутри.

— Живете где? Адрес тоже указали фиктивный.

— Где придется. То тут, то там.

— И давно?

— Три недели. Три недели назад перебрался из Швейцарии. Через границу провели. Вы же знаете, без документов мы нигде не имеем права жить, а решиться на самоубийство большинство пока не в состоянии. Именно по этой причине вам и приходится с нами возиться.

— Вот и оставались бы у себя в Германии, — пробурчал Леваль. — Не так уж там все и страшно. Как начнут, понимаешь, преувеличивать…

«Резани я чуть-чуть не так, — думал Равич, — ты бы сейчас здесь не сидел и не нес бы всю эту околесину. Черви без всяких документов запросто пересекли бы твои границы — либо ты был бы уже пригоршней праха в аляповатой урне».

— Так где вы тут жили? — повторил свой вопрос Леваль.

«Вот что тебе хотелось бы разузнать, — думал Равич. — Других хочешь сцапать».

— В дорогих отелях, — ответил он. — Под разными именами, по нескольку дней.

— Это неправда.

— Зачем спрашивать, если вам и так все лучше меня известно, — заметил Равич, которому все это постепенно стало надоедать.

Леваль гневно пристукнул ладошкой по столу.

— Прекратите тут хамить! — прикрикнул он и озабоченно глянул на свою ладошку.

— Вы по ножницам стукнули, — любезно пояснил ему Равич.

Леваль спрятал ладошку в карман.

— Вы не находите, что довольно нагло себя ведете? — спросил он с неожиданным спокойствием человека, который может позволить себе роскошь самообладания, зная, что собеседник всецело в его власти.