Три цветка и две ели. Первый том

– Не понимаете, потому что я красива… – с вызовом в темных очах улыбалась Лилия, Рагнер же опять увидел ее нагой, но не «святой скромницей», а соблазнительницей, даже развратной шлюхой, притягательной и неотразимой. – Мужчины привыкли думать, – говорила «развратная шлюха», – что к Богу обращаются серые, некрасивые женщины, ненужные им самим, не желанные никем… Мужчины крайне мало знают о женщинах, но хуже всего то, что даже не стремятся узнать или понять. Боюсь, что и вы, герцог Раннор, либо не поверите в искренность моего желания стать дамой Бога, либо не поймете… Я не буду вам объяснять. Устала это делать.

– Вы не только весьма красивы – вы очень умны, – вздохнул Рагнер. – И трезвы разумом… Я понимаю одно: если вы не лжете, то значит, есть весомая причина этого вашего желания убить себя при жизни.

– Вы еще спросите: девственница ли я?! – с возмущением всплеснула руками Лилия Тиодо. – И хоть вопрос неприличен, ответ не неприличен – да, непорочна, – вкрадчиво заговорила красавица. – И я не воспринимаю монашество как убиение себя. У меня всего лишь не будет супруга, красивых платьев и яств на столе. Зато при монастырях есть приюты: я могу быть матерью и без супруга. Моя радость материнства будет не себялюбива, а жертвенна – любовь ко всем детям, несправедливо лишенным матерей. Моя ласка объемлет всё живое, как любовь Нашего Господа. И это будет не земная любовь, не духовная и тем более не плотская, а Любовь, Добродетель Любви, к какой каждый должен стремиться, чтобы достичь Божьего Света и Бога.

Лилия говорила неторопливо и негромко, но с жаром; ее темные, таинственные глаза будто почернели до самого глубокого оттенка тьмы. Черный – цвет Добродетели Любви, какую человек всецело мог понять лишь в миг смерти. Тьма в бархатных очах завораживала, белизна воображаемого, нагого тела Лилии растворялась в дымке – вскоре Рагнер видел только полные ночной бездны глаза. Внезапно появилась другая картина: как он смотрит в колодец с черной водой и желает прыгнуть вниз, в загадочный мрак. Усилием воли он изгнал из головы все видения, встряхнул ей и на всякий случай поднялся со скамьи – подошел к большому квадратному окну и посмотрел на озерцо. Золотые листья плавали по голубоватой глади в свете обманчивого, осеннего солнца. Через миг оно спряталось за облаками – и посерело небо, потускнело озеро, а листья на нем, уже мертвые создания, остались золотыми…

– Забавно, – сказал Рагнер озеру, – у меня есть друг, священник, какой всё гадает, что же такое Любовь, Добродетель Любви… Мне кажется, что вы разгадали эту тайну, поскольку всё равно вы мать, даже без детей… Но почему вы так не любите мужчин? – повернулся он к Лилии.

– Вовсе нет, – пожала она плечами. – Я люблю брата, а он мужчина. Я видела от него много заботы и добра. Да вот… видела и иное: как он влюблялся «навеки», как затем остывал, как влюблялся в другую «навеки», затем остывал… Любовь мужчин непостоянна. Я даже думаю, что вы не умеете подлинно любить – вам просто этого не дано, как не дано материнство. А супружество – это то же самое служение, что и монашество, вот только мой господин не разлюбит меня и не изменит мне. Наш Господь – единственный мужчина, кто может любить по-настоящему.

Рагнер не ответил: послышались голоса. Вскоре в гостиную залу вошли Ирмина и Адреами.

– Я покину вас, – поднимаясь со стула, сказала Лилия. – Пора приготовлять обед. Останетесь с нами на вечернюю трапезу, герцог Раннор?

– В другой раз, – почтительно и низко поклонился ей головой герцог.

Лилия удалялась, а Рагнер, как ни ругал себя, не смог удержаться от сладострастных видений, глядя на игру тонкого сукна ее монашеского платья – там, ниже спины, где заканчивались белокурые волосы, черное платье танцевало, то прилипая к телу и обрисовывая приятную глазу округлость, то пряча ее, но выявляя такую же заманчивую выпуклость с другой стороны. И тьма платья влекла его тоже. Хотелось уволочь Лилию на ложе прямо сейчас и доказать ей на нем, что не все мужчины одинаковы, что точно не похожи на Адреами и что могут любить.

________________