Три цветка и две ели. Первый том

Адреами не взялся восстанавливать эмаль на медальоне, сказав, что в итоге выйдет изображение другой женщины. Но согласился написать по медальону портрет, когда закончит едва начатую миниатюру. Рагнер побыл еще немного в этом доме и, не дождавшись друга, оставил записку, а после поспешил в свой замок. Он галопом гнал Магнгро; ветер остужал его плоть и развеивал наваждение. Окончательно холодная, белокожая дымка с черными гибельными глазами рассеялась, когда он увидел теплую, светлую, златоволосую Маргариту – она же обрадовалась, что он не опоздал к обеденной трапезе. Обнимая ее и вдыхая запах солнечных волос, Рагнер согревался – будто нежился на песке в ласковых зеленых волнах, и ее, столь благодатного моря, не хотелось покидать. Во время обеда он чувствовал неясную вину, оттого окружил возлюбленную трогательным вниманием: сам угощал ее, укрывал ее колени теплым покрывалом, пил с ней воду из одной чаши и вкушал с ней из одной тарелки. От Лилии Тиодо Рагнер решил держаться подальше и никогда более не оставаться с ней наедине.

________________

Следующим утром, в благодаренье тридцатого дня Воздержания, Огю Шотно загадочным образом исчез из замка – он не ночевал в своей спальне Ягодного дома и нигде не наблюдался, а стража утверждала, что ворот надвратной башни новый смотритель не миновал. Разозленный Рагнер нашел в кладовой поразительный порядок, но не зарытого здесь же Огю. Ниль Петтхог разводил руками, говоря, что ничего не знает и что он сам, Ниль, отправился в город, к семье, раньше обеда. Вот только мастер весьма странно усмехался. От всех остальных работников замка тоже не было никакого толка. Две поварихи, Кётрана и Олзе, тоже подозрительно весело улыбались.

Наконец Огю Шотно нашли – тогда, когда герцог Раннор уже уверился, что его долговязое тело сбросили в реку. Обнаружился смотритель замка в заброшенной кузне, где он сам закрылся, так как в том помещении имелось круглое оконное отверстие над водой – всю ночь Огю страдал от тошноты, поноса и озноба. Боясь уронить вес своей должности, он предпочел спрятаться с ведром в не нужной никому кузне. Рагнер отнес этого сорокалетнего мужчину на руках, будто дитя, в маленькую спальню на четвертом этаже, а Соолма дала ему, бледному, дрожавшему и стонавшему больному, ложку своей чудодейственной настойки.

– Огю, – вздохнул Рагнер, заметив, что щеки смотрителя розовеют, – я же тебе объяснял: народец в замке отбился от рук и желает обретаться отбитым дальше. За свои свободы и вольности они поборются. Да и прочие лодэтчане не обожают указов. Мы из-за долгих и частых войн, вообще, честно говоря, не любим ни хозяев, ни порядка, а если что – всех убьем да убежим в лес иль в море… Надо быть мудрее. Мне недавно сказали, что с людом нужно обращаться как со скотиной: много кнута и мало сладкого корня. Я так не думаю. Мы в этом замке – семья, а семью тем более не хлещут кнутом. Тебе еще повезло, что тебя, чужака, не прикончили… Правда, мне весьма понравилось, как нынче выглядит моя кладовая… и погреб тоже…

Лежавший на узкой кровати Огю Шотно простонал что-то, натягивая одеяло аж до своих страдальческих глаз.

– Вот, – положил на прикроватный стул Рагнер камушек, похожий на гальку. – Если станет хуже, соси его. Но без надобности, пожалуйста, не бери его в рот. Это крайне дорогой и редкий камень из баранов каких-то заморских. Тебе и настойка Соолмы должна помочь – она всем и от всего помогает… А я, конечно, накажу поварих, но не так сильно, как они того заслуживают, – они же семья, а еще они для меня стряпают. Придумай что-то, чтобы с ними замириться…

– Не оставляйте меня сейчас одного, заклинаю, – прошептал Огю.

– У меня много дел, – ответил Рагнер, поднимаясь на ноги. – Кричи, если что.

– Они могут задушить меня во сне подушкой, – плакал Огю, стуча зубами. – На двери нет запора, а я еще так слаб!

– Ладно, – сжалился Рагнер. – Будешь не один. Я пришлю к тебе черноусого Раоля, идет?

Несчастный смотритель замка кивнул.

В большой проходной зале четвертого этажа, расположенной между пятью спальнями, ждала Маргарита.

– Похоже, поварихи его потравили, и хорошо еще, что не насмерть, – тихо сказал Рагнер, глядя на дверь маленькой спальни. – Скорее всего, не без просьбы Ниля Петтхога. Огю за один день всех здесь допек.

– Это жестокосердечно! – строго проговорила Маргарита. – Огю Шотно мне самой не нравится, но разве так допустимо? Он же может потерять здоровье или, вообще, умереть от изнурения. Он человек, пусть даже мерзкий.

– Добросердечная ты моя, – обнял ее Рагнер. – Край наш суров и нравы здесь суровы. И жестоки тоже, особенно к чужакам.

– Мне страшно, – прошептала она. – Я тоже здесь чужая…

– Эй! Тебя и моего наследника никто не посмеет тронуть – я живо поварих подвешу в подвале за руки: стонать будут на весь замок, всех пугать, а после сдохнут в муках. И они это прекрасно знают. Разница между господами и смотрителем – огромна: как у льва с мухой. И потом, что значит «чужая»? – заглядывал он в ее глаза. – Ты – ларгосцка, даже если не кушаешь рыбу в водоросли. Бывает… Ты – необычная ларгосцка…