Три цветка и две ели. Первый том

Далее, у причала возле башенки Лонсё, они сели в парусную лодку с похожей на домик надстройкой – на лодке отправились по морю в Лидорос, вторую столицу, где погуляли в чистом, уютном городке, сравнимом по величине с Ордрхоном. Купили еще тканей (теперь для наследника), шелковых нитей для вышивания и душистого санделианского мыла. Там, в мелочной лавке, Рагнер кривил лицо, подозрительно нюхая мыльные кирпичи, ворчал, что лодэтчане уже даже мыло покупают у санделианцев, хотя нужны всего-то жир и поташ. Но когда Маргарите надоело слушать его вздохи, и она решительно заявила, что обойдется, он махнул рукой – тоже решительно заявил, что ему для нее ничего не жалко, и одарил ее запасом мыла лет на десять вперед. Лидорос Маргарита покидала в легкой усталости, да при улыбке.

Пока эти два дня проходили в спокойствии для хозяина Рюдгксгафца и его гостей, в кухне замка всё кипело, жарилось и парилось, – двадцатого дня Трезвения намечалось великое пиршество: Рагнер устраивал «поминки Лодэтского Дьявола» и пригласил на них своих «демонов». Также он пригласил короля. Пенера Фрабвик к исходу девятнадцатого дня Трезвения исчезла из Рюдгксгафца, вместе с ткацкими станками Хильде и ее покрывалами с лебедями, но Маргарита всё равно отказалась переезжать с третьего этажа в мужские покои или, еще хуже, в женские – к соседке-королеве. Ингё пока работала прислужницей баронессы Нолаонт, радовала ее всем и вся, но брать рыжеволосую красавицу с собой в Ларгос Маргарита не намеревалась, ведь Рагнер не остался равнодушным к чувственным губам и статной фигуре Ингё. Он поглядывал на нее, правда, вспышку ревности Маргариты погасил быстро – тем, что, вздыхая, изрек: «Поцеловать такую – что лобызаться с Зимрондом».

Лорко болтался в Рюдгксгафце даже в отсутствие Рагнера – проводил дни с Марили, но ночевать не оставался. Тем сильнее удивился герцог Раннор, когда на рассвете двадцатого дня Трезвения вышел на набережную прогуляться с Айадой и обнаружил, что из слухового окошка последнего пятого этажа вылезает некто рыжеватый. Этот «некто» с ловкостью кошки спустился по крыше, затем по горгульям, притаившимся в углу круглой башни, а вскоре, спрыгнул на землю – и столкнулся с сердитым герцогом, державшим собаку за новый, скромный ошейник из красной кожи.

– Надеюсь, ты хотя бы столовое серебро сейчас воруешь, – зло сказал ему Рагнер. – Если ты от моей бабули – я тебя!!

– Ээ, да покойна ты! Я от Ингё, – улыбался и щурился, словно сытый кот, Лорко. – Енто та, зленаглазья, эка дракона.

– Ты когда успел? И как? Всего два дня и три вечера ведь!

– Рагнер, об сём не хвастывают, звиняй! Да и секретув моёйных не скажу. Проста – я каго хошь обаяшь, – а тама ужа…

– Ужа! К Миране моей – своего ужа ни на шаг! Ни на ползок! Ни на всё, чего у вас там, у ужей, еще есть! Лорко, клянусь, прибью твой хер и на хер, брат ты мне или не брат. Ни моя бабуля, ни Маргарита, ни Мирана, ни Соолма… Да, и на всякий случай – еще ни Айада. Нет!!

– Ну, можат, хоть Айаду дашь, – лыбился Лорко. – Куды тябе стока баб, а?

– А тебе куды? – направился Рагнер по набережной в сторону крепости Ксгафё. Айада бегала, Лорко шел рядом с герцогом. – Тебе Марили мало? – возмущался Рагнер. – Она ж красавица, каких поискать!

– Ня знаю… Сам не знаю, дча так… Рагнер, вот скажи, а дча у тябя с Мираной нича не было́, а? Она жа дика краса!

– Лорко, она, крохотная, у меня на руках родилась! Ее мать пьяный муж избил, бывший управитель моего замка в Ларгосе, – дама та прежде срока рожать начала. Повитуха из деревни рядом сказала, что крови много – к лекарю везти надо, пришлось ее на телеге до Вьёна вести. Зима, снега навалом, лошади едва плелись… Мирану мать принесла почти в лесу. Я ребенка за пазуху, мороз был… Когда доехали, мать ее уже умерла, только имя ей успела дать – больше совсем ничего не оставила… Я так плакал, когда она, Мирана, наконец… ну, появилась… Она сразу закричала, а я заплакал… Ладно, тебе всё равно не понять. Вот вытащишь своими руками оттуда новорожденного – тогда поговорим. Ничего у меня не было с Мираной и не может быть. Должно ж иметься у мужика что-то святое и неприкосновенное. Иначе так все пределы можно потерять, а после и до овец долупиться, если не до кур!

Несколько минут они шагали молча. Дойдя до броского замка Гирменц, Рагнер развернулся и пошел в сторону Нового Вала.

– Слухай, Рагнер, а Соолма дча, а? Ты ж с нею стоко летов былся. И не любвил, да?

– Я ее очень люблю! Но не как жену. Как сестру или как мать… Потому что она разумна, нежна, заботится обо мне и всё мне прощает… И не я соблазнял вовсе… Так! Как ты там сказал: «О таком не хвастают!» И я не буду! Я крайне рад, что Соолма снова мне как старшая сестра. Зачем ты, вообще, меня пытаешь? Ты же и так кого угодно обаяшь!

– Ну да… Но да я тожа хочу любвови. Не таковскай, как щас, а такоооовскай! Супружницей, дчаб ее звать… быться в упряжи с ей… И деток хочу. Я любвлю деток. Но… Авродябы и де́вицы распрягожае, а такооовскай любвови нету… Так кака она, а? Как с Маргаритаю, да? Падчаму она, а?