Три узды

– Уже поздно, а мне завтра на работу, – заявила Эля. – Какие у тебя были намерения?

– Ну… Зайти к тебе за книгами. Забрать машину… хотя черт с ней, сегодня уже не выйдет. Зайти в магазин за вином. Поехать домой, выпить еще, лечь спать. Отличный план, как ты думаешь?

– У-у-у, везунчик. Тебе, что работать не надо?

– Иногда надо, – улыбнулся я. Несмотря ни на что, мое настроение было неожиданно хорошим. Все-таки пока я с достоинством держал эту встречу, не срываясь на ненужные эмоции. Мне было даже немного жаль, что вечер заканчивается.

– Тогда, – она вдруг успокоилась, и желтизна на щеках сменилась приятным румянцем, – я тебя никуда не отпускаю. А то слишком малиново тебе будет – сидеть там и спокойненько бухать, пока я тут одна. Начнем с конца твоего списка…

Я удивился, но не подал виду. Теперь она снова держала меня за руку и влекла за собой. Мы зашли в маленький, совершенно пустой магазин и встали у полок, заполненных цветным бутылочным разнообразием.

– Вот эту хочу, – она ткнула пальцем в шампанское. Огляделась по сторонам и заговорщицки приблизила губы к моему уху. – Вот, держи, – она всучила мне в руки первую попавшуюся бутылку с каким-то ликером и хихикнула. – Иди на кассу и заговаривай продавщице зубы. Купи мне сигарет каких-нибудь. Да не стой же, как бревно, быстрей!

Я, не понимая, что она задумала, покорно поплелся к выходу. Оплатил ненужный ликер, попросил заменить пакет, долго выбирал сигареты, купил зачем-то жевательную резинку… Наконец, из недр магазина вынырнула Эля с пустыми руками и невинно улыбнулась кассирше.

– Нет, зай, не нашла, – громко сообщила она мне. – Пошли уже, в другой раз зайдем.

О нет, нет! Хуже богомерзких «максюш» и «максиков», которыми щедро одаривала меня Эля в редкие периоды нежности, могла быть только липкая жемчужина из коллекции её сюсюканий – «зая». Я понимал, что Эльза сейчас фиглярствует, зачем-то взявшись изображать из нас пару, но все равно скривился, как от приступа булимии. Она же с детской непосредственностью прижалась ко мне, обняла за плечи и вытащила на улицу. Глаза ее возбужденно блестели.

– Теперь валим! – скомандовала она шепотом, отбросив улыбку. – Да шевелись же ты, кулёма!

Мы чуть не бегом промчались по пустой набережной, свернули в темную аллею, и вскоре желтый свет городских фонарей сменился таинственным парковым полумраком. Мы были в том самом, любимом мной, университетском сквере. Удивительно, но и тут не было ни души, лишь вдалеке, у булькающего фонтана, раздавался негромкий матерный говорок студенческой компании. Тут и там в траве горели неяркие светильники, но Эля настойчиво выбирала угол потемнее. Наконец, уже обессиленные, мы рухнули на укромную скамейку в кустах, у боковой дорожки.

– Ф-фу, дай попить, – потребовала Эля, запыхавшись. Она снова прижалась ко мне, ее всю трясло – то ли от нервов, то ли от вечернего холода.

– Это, что ли? – я потряс пакетом с ликером.

– Да нет же, дурень! Как можно быть таким непонятливым… На, открывай, – она порылась в своей модной, огромной, как баул челночницы, сумке, и выудила бутылку с шампанским – ту самую.

«Ай-ай-ай!» – сокрушенно покачал головой я, и, завершив этот ритуальный акт гражданского осуждения, с приглушенным хлопком откупорил пробку. Отхлебнул сам, передал бутылку Эльзе. Она демонстративно попыталась протереть горлышко подолом платья (не вышло: платье было слишком коротким), и запрокинула голову вверх, да так неловко, что закашлялось, а шампанское пенными брызгами окатило ей грудь. Я вздохнул и, достав чистый платок (не зря, выходит, собирался перед встречей), вытер ей нос и подбородок, а потом принялся осторожно промакивать платье.

– Ну что, теперь ты доволен? – горестно сказала Эля. Она отобрала у меня платок и шумно высморкалась. – Да хватит меня лапать! И вообще, мне холодно, обними меня!

Я усмехнулся, снял плащ и накинул ей на плечи. Положил руку на спинку лавочки, и само собой получилось, что я обнял ее почти по-настоящему – она развернулась и залезла с ногами на скамейку, упершись в меня спиной. Её волосы, оказавшиеся вдруг в опасной близости, были слишком сильно надушены и источали мускусный, тяжелый, изнуряюще-манящий аромат. Вот ведь шлюшка, – одобрительно подумал я.

Некоторое время мы без слов добивали оставшееся в бутылке вино. Не нужно думать, что я не понимал, к чему идет дело. И я понимал, и Эля понимала, и она понимала, что я понимаю, что она понимает, и так далее до бесконечности. Все же взрослые, бывалые люди, и наши невербальные сигналы – да что там, сигналы – сирены! – считывались без труда. Мне было интересно, как далеко она собирается зайти. А еще я был горд, что до сих пор, оказывается, способен кого-то привлекать, и уж более всего такую фам фаталь, как Эльза. Боже упаси, я не собирался с ней спать! – это означало добровольно сунуть голову в пасть акуле, но разве небольшой поцелуй будет таким уж страшным преступлением? Этого мне хватило бы, чтобы тешить самолюбие еще долгие месяцы, но, пожалуй, было недостаточным, чтобы чувствовать себя изменщиком.