Три узды

Не сказать, что я вышел оттуда сказочным принцем, но прогресс, несомненно, был налицо. Я ополоснулся, кое-как расчесал спутанные волосы и даже прилежно размазал по зубам пасту пальцем. Главное – я постепенно приходил в себя. То ли вновь сработали чудодейственные таблетки, то ли радужный настрой Эльзы помог мне на секунду убедить себя, что все не так плохо – так или иначе, мне уже не хотелось лечь на кафельный пол и сдохнуть. А суточная небритость – с каким-то мрачным бахвальством отметил я, рассматривая себя в коридорном зеркале – придавала моей физиономии если не брутальность, то хотя бы значительную изможденность поэта.

Когда я вернулся, за столом уже сидел унылый Эльдар, а Эля разливала по крепеньким глиняным кружечкам горячий глинтвейн – не забыв, что удивительно, и про сына. Я без особого энтузиазма хлопнул свою порцию и вернулся к рому, а эти двое за время ужина приговорили почти всю кастрюльку. Некоторое время тишину нарушало только звяканье вилок – не скажу за остальную семейку, а лично я страшно проголодался. Кажется, со вчерашнего дня я не держал во рту маковой росинки – если не брать в расчет лимонную корочку, которой меня угостил Эльдар.

– Знаете, Максим Викторович, – вдруг заявил он, глядя исподлобья. – А ведь я разгадал смысл стихотворения из вашего письма. Рассказать?

Я с удивлением и некоторой опаской обернулся к нему. Кажется, он открыл рот впервые с тех пор, как мы покинули его кабинет во взаимном гробовом молчании.

– Да не надо, – осторожно сказал я, покосившись на его мать. – И так, в общем, все ясно…

– А что за стихотворение? – тут же влезла Эльза.

Я, как смог, повторил по памяти стихотворение из письма лже-Аси.

– Фигня какая-то, – сморщив носик, заключила она. – Зай, ты сколько котлет будешь – две? Или три осилишь?

– Да, – кивнул я, смирившись уже и с заями, и с котлетами, и со своим жалким положением в придачу.

Впрочем, за столом был человек, которому доставалось больше моего. Закончив трапезу, Эльза погнала несчастного Эльдара умываться, беззастенчиво раскрывая всем присутствующим (в моем лице) интимные подробности семейной жизни.

– Марш в ванную, – безапелляционно заявила она. – Чистые трусы не забудь в комоде. Я сейчас приду.

– Эльза… – весь сморщившись и старательно отводя от меня глаза, заканючил Эльдар.

– Жопой двигай!.. – прикрикнула Эля, и, выставив Эльдара из кухни, плеснула мне в стакан добавки.

– Зай, посиди тут, я скоро. А то сам ничего не может, кулемище. С другой стороны, – тут Эля мечтательно улыбнулась, – хоть за чей-то писюн подержусь сегодня…

Я в очередной раз поперхнулся, но счел за лучшее промолчать.

– Эй! – воскликнула она, оборачиваясь в дверях коридора. – Долго этот хлам будет у меня валяться? Не нужен, так хоть до мусоропровода донеси!

Она пинками затолкала в кухню картонную коробку – ту самую, очевидно – и отправилась мыть бедного Эльдара, уже на ходу выкрикивая поторапливающие угрозы – не слишком злобные, впрочем.

Некоторое время я просто сидел, меланхолично потягивая ром. Потом лениво нагнулся и отогнул пыльный лист картона. Книжки, книжки… ничего интересного. Вот, значит, что стало поводом для моего грехопадения с Эльзой. Без особого интереса, но все же с невольным уважением к литературе, за обладание которой я заплатил такую непомерную цену, я принялся перебирать бумажные томики. Надо же, вот Маркес, которого, помнится, я сам подарил Эле. А теперь он тут, так и не принятый своей хозяйкой. Удивительное дело, подумал я. В свое время я, не сомневаясь, поставил эту книгу на вечное первое место в рейтинге вещей, которые сформировали меня как личность. Эта книга потрясла меня, она – главное, что я читал в своей жизни; я даже, наивный, преподнес ее Эльзе, надеясь, что она изменит и ее тоже (при этом мне было отлично известно, что последней художественной книгой на ее счету был «Ленин на ёлке»). Но вот теперь, по прошествии пятнадцати лет, я совершенно не помнил, о чем этот роман. Ни слова, ни мысли не осталось во мне от него. Только знание, что этот роман – лучший. В точности, как с Асей…

А вот – взгляните-ка – мой давно потерянный старый дневник. Я с воодушевлением погрузился в него, надеясь вспомнить хотя бы себя – желторотого самоуверенного юнца, но быстро разочаровался. Всё тут было скучное и неинтересное, да еще и нацарапано будто курица лапой. Это было что-то типа набросков, которые я наивно полагал использовать в гипотетических будущих книгах. В беспокойные времена моего первого сожительства с Элей я еще не умел писать – даже надписи на поздравительных открытках выходили у меня натужно-убогими, но я уже мучительно хотел прославиться и в мечтах видел себя знаменитым писателем или, страшно подумать, поэтом. Поэтому я записывал любую белиберду, казавшуюся мне тогда ужасно оригинальной, в надежде, что когда-нибудь из этой белиберды вырастет хотя бы один паршивый рассказ. Жаль, что вместо бесполезных заметок я не давал себе труда вести самый обычный дневник с хроникой событий – его сейчас я бы прочёл с гораздо большим удовольствием.