Три узды

Солнце скрылось за домами, и в сумерках я увидел, что неподалеку, в паре кварталов, над крышами расцветают грозди салюта. До нас донесся рокочущий грохот, и Эльза по-детски замерла от восторга. В отличие от солнца, неживые всполохи химического света шли ей на пользу: теперь она вновь была почти молода и привычно безупречна. Когда она вновь повернулась ко мне, в ее синих глазах хитрыми искорками блестели отражения огней.

– Хорошо, – томно протянула она. – Не хочешь так, придется по-другому… Смотри, как я могу.

Она, не отрывая от меня взгляда, глубоко отпила из бокала, и, пристав на цыпочки, припала ко мне губами. Теплое вино побежало струйкой по подбородку, и, чтобы не облиться, мне пришлось ответить. Это было очень мокро, очень сладко и совершенно безумно. Эля отнюдь не собиралась облегчать мне задачу и глотать вино первой – и я должен был целовать ее до тех пор, пока последние приторные капли не растаяли сами собой на языке. С некоторым удивлением я признался себе, что это изобретение Эльзы в области поцелуев оказалось не таким уж противным.

– Кончилось… – с сожалением отцепившись от меня, прошептала Эля, и заглянув в пустой бокал, вдруг резким движением отправила его в свободный полет – прямиком за окно. Снизу донесся звон разлетающегося стекла, заставив меня в очередной раз поморщиться.

– Дай сюда свое пойло, – потребовала она. Отняла у меня стакан и повторила свой трюк с ромом – да так ловко, что я не успел уклониться. Или не захотел. Это уже было совсем не так романтично, скорее – обжигающе во всех смыслах, и, если бы не онемевшие от спирта губы, если бы не чужой мускусный запах, исходящий от Элиной кожи, если бы я сообразил вовремя закрыть глаза – то можно было бы представить, что это вовсе не Эльза, а Ася дарит мне свой горячий, как разогретый мед, поцелуй – так странно это было похоже на ее манеру. На какой-то миг я даже перенесся в исчезнувшее прошлое, в ту маленькую квартирку, на старый диван, и почувствовал что-то похожее на возбуждение, но Эля не замедлила напомнить о своем существовании.

– Фу-у-у, – закашлялась она, вытирая сладкие губы о мою не менее сладкую щеку. – Зачем тебе надо каждый раз накачивать меня до ушей? Я что, так не дам?

Я и сам уже еле стоял на ногах, с ощутимым усилием придерживаясь за ее стальную талию. Как ни крути, пьяно подумал я, а ведь Эля – последнее оставшееся мне близкое существо в этом мире. Аси нет, о Нине и думать страшно… а Эля – вот она: живая и даже теплая, хоть и жесткая, как боксерская перчатка. А что ты хотел? – печально спросил я сам себя. Знал же с детства, что твои мечты всегда исполняются буквально – да еще с таким довеском, что лучше сразу сдохнуть. Ты, сумасшедший, жаждал сумасшедшей любви – что ж, получай. По части здоровья черепной коробки Эля тебе самая пара. Интересно, а ее я тоже сейчас выдумываю?

– Ладно, – сдался я. – Пойдем в комнату. Холодно…

В спальне все оставалось по-прежнему. Вместо отсутствующей люстры Эля зажгла на полу несколько фонариков, которые, как дискотечные прожекторы, были направлены на кровать. Застеленная на этот раз ярко-алым бельем, в пучке холодного света, она неприятно напоминала театральный подиум. Не удивлюсь, внутренне усмехнулся я, если и этот концерт дуэтом будут снимать на пленку. Мне было все равно.

– Круто я придумала? – похвасталась Эля, показывая всю эту роскошно-пурпурную иллюминацию. – Давай, зай, не тормози, я соскучилась…

Она затащила меня на кровать и принялась раздевать. Я был словно кашалот, выброшенный на берег и уже частично растекшийся по пляжу. Ничего меня не трогало: всё, что раньше казалось мне в ней совершенно прекрасным – худые длинные пальцы, узкое рыбье тело, твердые блестящие икры – безвозвратно потеряло значение. Я лениво отдувался, пытаясь изобразить хоть какую-то страсть, но Эля сегодня не желала начинать свои игрища, в которых от меня ничего не зависело – на этот раз она требовала нежности, ласки и, страшно сказать, любви. Это было не по правилам – любовь и тепло забрала Ася, а Эле я был готов, скрепя сердце, отдать только вялый манекен своего тела.

– Послушай, зайчонок, – жеманно заявила она. – Я все понимаю, но ты давай-ка, шевели поршнями. А то я ничего не чувствую.

Ах, так, разозлился я. Ну тогда извини, дорогая, ничего приятного ты от меня не дождешься, а вот острых ощущений – сколько угодно. Я рывком перевернул ее на живот.

– Точно хочешь? – процедил я сквозь зубы.

– Хочу, чтобы сильно, – хихикнула она.

Не знаю, чего она ждала, но я сделал то, что никогда раньше не позволял себе с ней – и что так хотел сделать с Асей.