Три желания, или дневник Варвары Лгуновой (СИ)

— Савелий Евстафьевич, вы не оригинальны, — неожиданно вклинивается в разговор Ник, говорит он с насмешкой. — Баран — это примитивно. Хотите подскажу более интересные ругательства?

Ой.

Что сейчас будет…

Я зажмуриваюсь и Сенечку к себе крепче прижимаю. Ник, ты действительно Hammel!

Вот только Савелий Евстафьевич вместо гневных криков и изгнания нас прочь расхохотался.

Раскатисто, запрокинув голову, до слез.

Расхохотался.

— Варвара Алексеевна, мне положительно нравится твой очередной козел, — отсмеявшись наконец выговаривает он. — Ты делаешь успехи, дитя мое, в выборе своих безмозглых кавалеров.

— Дядь Сава, он друг!

— А я разве не так сказал?! — он изумляется и на удивление гостеприимно распахивает перед нами двери гостиной.

Ореховой, для официальных гостей.

Была еще домашняя гостиная, но она для избранных. Даже меня не каждый раз в нее пускали.

— Так что привело вас ко мне, скромному маэстро истории, друзья мои? — усаживаясь на стоявшее в центре комнаты кресло, вопрошает Савелий Евстафьевич.

А я мысленно чертыхаюсь.

Любой экзамен — это ничто по сравнению с допросом в лучших традициях гестапо и святой инквизиции от дяди Савы.

Допрос же будет и аргументированные ответы с чего Варвара Алексеевна решила потревожить маэстро истории и причислить какую-то безделушку к великолепному наследию скифов тоже должны быть.

Десятый час вечера.

Мы сидим на нагретом солнцем бортике фонтана, спустив ноги в воду. Я рассматриваю радугу и искристые брызги воды, а Ник свой браслет.

— Слушай, а такие реликвии реликвистые вообще носить можно? — наконец спрашивает он.

В голосе сплошное удивление с неверием напополам, и я невольно улыбаюсь, поворачивая голову в его сторону.

— Можно, тебе Савелий Евстафьевич официально разрешил и благословил.

— Он всегда такой… такой?

Ник мешкает, но нужного определения так ему подобрать и не может.

— Ага.

— Ты его вообще откуда знаешь?

— Друг моего деда и мой крестный, — я тяжело вздыхаю.

— А я думал мне с родственниками не повезло, — задумчиво тянет Ник.

Сомневаюсь, переплюнуть Савелия Евстафьевича по выходкам и сложности характера практически невозможно.

На моей памяти так вообще никому не удавалось, хотя легенды и семейная хроника шепчет о его бабке, что производила фурор и эпатировала публику чуть ли не на балах Романовых, а после ставила на уши всю Европу своими выходками.

В общем, веры этому было мало, но на ночь вместо сказки от дяди Сава шло неплохо. Было интересно пока не заглядывала мама или бабушка и не начинали хвататься за голову, что ребенку такое знать не то, что рано, а в принципе нельзя.

— Ты давно на чертовом колесе каталась? — внезапно спрашивает Ник, вырывая из милых моей душе воспоминаний детства, и кивает на возвышающееся над парком и деревьями колесо.

— На этом ни разу.

— 50 метров, — он улыбается по-хулигански и протягивает раскрытую ладонь. — Рискнешь?

Знаете, я никогда не могла понять как в «Один дома» умудрились забыть дома ребенка. Вот правда, смотрел и недоумевала.

Пока не очутилась на высоте 50 метров от земли и не поняла, что чего-то не хватает. Очень сильно так не достает.

Чего-то мелкого, вредного и хвостатого.

Когда же поняла, то не побледнела, а посерела причем в раз и из кабинки попыталась выйти.

— Куда? — удивился Ник и схватил за футболку.

Усадил напротив и заботливо спросил:

— Ты чего, высоты боишься?

— Н-нет.

— Укачало?

Подняв голову и посмотрев на него расширенными от ужаса глазами, я слабо прошептала:

— Ник, мы Сенечку у дяди Савы забыли.

Если б я бегала так на физкультуре, то физрук мог бы мной гордиться и на меня молиться, протирая тряпочкой все кубки и золотые медальки, что я выиграла.

Но способность и любовь к спорту у меня просыпается только в экстремальных ситуациях, а посему титул чемпиона мне не светит.

Не дожидаясь, когда кольцо окончательно остановится и служащий разрешит выйти, мы перемахнули через все ограждения и понеслись к выходу.

— Если эта скотина что-то разбила, я труп, — задыхаясь и уже зеленая от ужаса, на ходу выдохнула я.

Господи, Сенечка, мать твою, но хоть раз не подставляй меня! Ты ж ценники не видел в этой квартире! Да там за любую кружку мы с тобой до конца жизни не расплатимся, а про вазы китайские я вообще молчу!

— Да может еще обойдется, — выдергивая меня из-под мчащейся на нас машины, пропыхтел Ник.

Вслед нам заорали что-то нелицеприятное и засигналили.

Знаем, знаем, через оживленную автомагистраль на красный бегают только самоубийцы и обнаглевшие уроды, коим на всех…

— Давай через дворы! — теперь уже я дернула Ника в сторону, и мы помчались мимо возмущающихся мамаш с детьми.

— Детское время давно вышло, — зло рявкнула я, огибая очередную нерадивую мамашу с особо громкими воплями в адрес совсем обалдевшей молодежи.

В общем, нас прокляли раз пятьсот и икаться нам должно минимум до утра, но до дома Савелия Евстафьевича мы добрались за рекордные пятнадцать минут.

На последнем издыхания, если конкретно я, добрались.

А на второй этаж я так в принципе заползала исключительно на упрямстве и вредности.

— Стучи, — простонала я и сползла на мраморный пол по стеночке.