Три желания, или дневник Варвары Лгуновой (СИ)

— Чтобы что-то открыть, надо что-то иметь, — гордо изрекла я очень мудрую сентенцию, открыв дверь и направляясь на кухню.

За минералочкой.

Как я поняла знакомить до свадьбы со своим Антуаном, который тоже прилетел на малую родину любимой невесты, меня изначально не хотели, но, когда мы встретились у подъезда и Светик, удивленно приподняв и брови, и очки, оглядела меня с ног до головы, то мнение свое она поменяла и Антуана тягать вещи решила привлечь.

Видимо, выглядела я совсем плохо и мысли о конкуренте в моем лице у нее пропали.

Квартира встретила нас тишиной и радостным Сенечкой, который столь же радостно вскарабкался к Светке на ручки и довольно зафыркал.

Гад.

Скрестив руки на груди, я взирала на эту идиллию и счастливое воссоединение из дверного проема. С насмешкой взирала.

— Ой, как ты похудел, мой мальчик! Мое солнышко… — сюсюкалась Света и на удивленно-вытянувшееся лицо Антуана внимание не обращала. — Совсем тебя Варя не кормила, да? Голодал тут, мой бедненький?

Не удержавшись, я фыркнула, ибо жрал хвостатый за нас с Дэном двоих, а на блондинистого и ошеломлённого Антуана я с посмотрела с чистым-таки злорадным удовольствием.

Кажется, кто-то не ожидал Сенечку и уж тем более енота.

Что ж добро пожаловать, утончённый денди, в жестокую реальность! Здесь в качестве домашних любимцев заводят не милых котиков и добрых собачек.

После счастливого убытия счастливой, если к физиономии Антуана не приглядываться, потенциальной ячейки общества, я, включив, музыка начала поковать вещи.

Мой прекрасный, дорогой и любимый чемоданчик был извлечен из шкафа и… обратно, туда засунут, потому что даже мое богатое воображение отказалось рисовать картину маслом: я, проселочная дорога без намека на асфальт и мой гламурненький розовенький чемодан.

Хотя нет, я представила и содрогнулась.

На фиг.

Рюкзак тоже вполне сойдет, тем более на две недели и вещи у меня только летние, утрамбую.

И да, я утрамбовала с помощью великого, могучего и даже почти цензурного русского языка, а после прибрала всю квартиру и наготовила на несколько дней вперед.

По привычке написала на холодильнике, что завтра еду с Милой в деревню на пару недель, а еда в холодильнике.

Написав же, замерла, потому что предупреждать и сообщать вот так за месяц стало привычкой, но сам Дэн свалил на два дня и ничего не сказал.

И ничего с ним не случилось, потому что еще вчера Ромка отчитался, что Дэн в больнице появляется исправно и вчера он там был, и «для заботливой мамочки» Рома приписал, что выглядит мой сосед хорошо, кушает и не болеет.

В общем, мне посоветовали не волноваться.

И я не волнуюсь, я злюсь и запись размашистым движением стираю, оставляя на ладони следы мела.

Руки приходится мыть, на кухне, поскольку в ванную я стараюсь лишний раз не заглядывать, а потом иду в комнату и весь день бесцельно сижу в интернет.

Что-то смотрю, но сюжет проходит мимо меня, а в открытой книги я не могу вспомнить даже имена главных героев.

И спать я ложусь, невозможно рано для меня, в девять вечера.

Я плохо сплю в эту ночь.

То проваливаюсь в сон, то просыпаюсь.

Кручусь, поправляю одеяло и перекрутившуюся майку, сбрасываю одеяло и снова его натягиваю, смотрю в потолок, считаю идиотских овец и убеждаю себя, что все нормально, как обычно, как во все прошлые ночи.

Вот только нет, не нормально.

Сегодня у меня не забит рот и нос шерстью, мне не пытаются залезть на голову, попутно оцарапав лицо, не храпят в ухо, заставляя испуганно подскочить среди ночи, и не грызут неосторожно высунутые из-под одеяла пятки.

Сегодня нет енотистого паршивца, и я сама не могу понять, когда и как настолько сильно могла привыкнуть к нему за месяц, привязаться до глухой невыносимой тоски.

Окончательно просыпаюсь, когда небо едва начинает светлеть, а телефон показывает начало четвертого.

Спать хочется, но не можется.

Голова кажется тяжелее и больнее, чем с утра, и я уже переворачиваюсь с отчаяньем задремать дальше, ибо будильник у меня заведен на полшестого, а электричка без пятнадцати семь и до вокзала минут тридцать ехать, но вместо этого сажусь и прислушиваюсь.

И нет, звуков не слышно и света не видно — между полом и дверью щели нет — но я чувствую, что Дэн дома и не спит.

Почему?

Не знаю, поминаемое всеми шестое чувство, пресловутая интуиция или тошнотворное «он мой человек, я его чувствую на расстояние», я не знаю, что из этого, и не разбираюсь, а встаю и выхожу из комнаты.

На кухне горит только подсветка гарнитура, но ее неяркого света все равно хватает ослепнуть на пару мгновений, зажмуриться и поморщиться от запаха сигаретного дыма.

И не сразу заметить Дэна, сидящего на полу, привалившегося затылком к шкафу. Он сидит, согнув одну ногу в колени, и меня не видит. Кажется, он вообще ничего не видит — слишком расфокусированный, потерянный взгляд.

Рядом бутылка виски, к которой он как раз прикладывается, а после морщится, и полное блюдце окурков. И это первый раз, когда я вижу, что Дэн курит и пьет. Даже тогда после биологии он не заказывал ничего спиртного, а теперь…

— Что случилось? — спрашиваю тихо и осторожно сажусь рядом.