Три женщины в городском пейзаже

Приезжаем. Большой ухоженный двор, девушки в черном снуют – тихо, как мыши. Зашли в храм. Отстояли службу. Бью поклоны и… снова не верю. В душе одна пустота.

Потом игуменья приняла нас в своем кабинете. Строгая, красивая, молодая. Смотрит, как считывает, как в душу заглядывает. Нахмурилась, вопросы задает – сначала Луше, а потом мне. Про родителей спрашивает. Хмурится еще больше. Потом говорит: «Ладно, подумаю. Через месяц дам ответ». И ко мне: «Хочешь посмотреть, как девушки живут?»

Я киваю.

Вызвала она монашку, ну та нас и повела.

Трапезная, огород, птичник, фруктовый сад. Мастерская, где кружева плетут, пекарня.

А потом повела в кельи. Узкие, темные, холодные. Окошки крошечные, кровать узкая, покрытая солдатским одеялом.

Я поежилась.

Не хочу здесь жить. Работать не хочу спозаранку до позднего вечера. Поститься не хочу – еще чего, мало я голодала! Поклоны бить, молитвы учить – ничего не хочу. Потому что не верю.

Пригласили нас в трапезную. Там тихо, как на кладбище. Только ложки о тарелки стучат. Налили щей, дали теплого хлеба. Потом каши с подливой, компот. Вкусно! Вкусно и сытно. А может, и вправду? Решила так – месяц у меня есть, подумаю. Но настроение улучшилось – обратно ехала повеселее.

Про детдом я не думала. Еще чего! Уж лучше в петлю. – Лена замолчала. Закинула руки за голову и вдруг засмеялась.

Туров вздрогнул от неожиданности.

– А потом… А потом, Тур, за мной пришли!

– В смысле? – не понял он. – Кто пришел? Менты?

– Да при чем тут менты? – раздраженно ответила Лена. – Лыжниковы нарисовались, бабка и дед. Именно в тот месяц, представляешь?

Мне аккурат тринадцать стукнуло. Прямо в мой день рождения. Нет, не потому, что подгадали – какое! Просто совпало. Короче, у меня день рождения. Но кто об этом помнил? Мать с дядей Борей валяются опухшие, страшные – бррр.

В квартире воняет немытыми телами, перегаром, дешевым портвейном, тряпками тухлыми, грязным бельем. Сижу я на кухне, пью чай с хлебом и повидлом, день рождения же! И тут звонок в дверь. Думаю – собутыльники к моим. Наверняка, больше некому. Не стоит и открывать. А звонок все настойчивее.

Короче, сдали нервы – думаю, разнесу вас, гадов!! Полетят клочки по закоулочкам. Хоть злость и обиду выплесну, уже станет легче!

А на пороге никакие не собутыльники, а важная, хорошо одетая дама и пожилой, симпатичный мужчина. Смотрят на меня, разглядывают. Переглядываются. А я им грубо, с вызовом: «Вам кого?» «Тебя, девочка, – говорит женщина. – Ты же Леночка Лыжникова?» «Ничего себе, – думаю, – «Леночка»! Никто меня Леночкой не называл! Может, ошиблись, перепутали?» Осторожно и неуверенно буркаю: «Ну я». Женщина глянула внутрь квартиры. Поморщилась – еще бы, такое амбре. Улыбнулась: «Может, выйдем во двор?» Я согласилась, мне не трудно. Схватила курточку свою убогую, и за ними. Сели на лавочке. Опять разглядывают меня, переглядываются. Ну я и не выдержала – девица я бойкая, жизнью наученная. «Что вам надо, – говорю, – и вообще, кто вы такие?»

Женщина погладила меня по руке и говорит: «Мы, Леночка, твои бабушка и дедушка. Родители твоего… папы. Вот, приехали познакомиться! Если ты, Лена, конечно, не против!»

Я остолбенела. Сижу и только глазами хлопаю, а в голове пусто. Ни одной мысли. Бабушка с дедушкой, папа… откуда они, что им надо? Почему явились, зачем?

Молчу. Нет, конечно, про своего папашу я слышала – бабка его поносила последними словами: и гад, и сволочь, и жизнь девке сломал. На мои вопросы о нем родня отвечала коротко: «Что о нем говорить? Сволочь он и подонок, обрюхатил девку и бросил».

Ни про деньги, ни про все остальное я, конечно, не знала.

Растерялась я окончательно. Сижу, ковыряю кедом землю. Стесняюсь ужасно. Вида своего нищенского, райончика нашего.

«Леночка, – заговорила бабка, – меня зовут Елена Васильевна. А мужа моего – твоего деда – Аркадий Васильевич. А папу твоего – Леонид Аркадьевич Лыжников. Он и твой дед большие ученые. Аркадий Васильевич, дедушка твой, – бабка гордо вскинула голову, – академик».

А я молчу как рыба, совсем растерялась – ребенок. Но выдавила: «А где же вы раньше были? И почему мой папаша, большой ученый, меня ни разу не видел? Ну и вы заодно?»

Молчат. А потом бабка со вздохом: «Жизнь, деточка… Мама твоя запрещала. Видеться нам запрещала. А с папой твоим, – снова горестный вздох, – они, увы, не сошлись характерами. Ну, может, по молодости. В общем, детка, – бабка приободрилась, – теперь мы у тебя есть! А ты у нас, Леночка!» Э, думаю, минуточку! Подождите! Это я еще выясню – и про вас, дорогих и сладких, и про моего папашу-ученого! «Ладно, – буркаю я, – я поняла. Подумаю». И встаю со скамейки. «Леночка! – кричит бабка. – Вот наш адрес и телефон! Мы очень будем ждать твоего звонка, слышишь? Очень! Да, Аркаша?»