Три жизни: Кибальчич

Товарищ прокурора Санкт-Петербургской судебной палаты, а проще — следователь Александр Федорович Добржинский — он был в штатском, — неторопливо прохаживался по комнате, иногда останавливался перед Рысаковым, и тот замирал, переставал потирать руки. От Добржинского веяло дорогим одеколоном, здоровьем, уверенностью в завтрашнем дне.

По бокам двери замерли двое полицейских; в углу за конторкой сидел писарь, молодой розовощекий человек, на его круглом лице испуг ("Цареубийцу лицезрю!") перемешался с крайним любопытством.

— Рысаков, Рысаков! — сокрушенно, можно сказать отечески, распекал Добржинский, стоя перед табуретом, на котором нахохлившейся птицей сидел арестант. — Только жизнь началась! Девятнадцать лет! Вместо того чтобы служить отечеству — с бомбой на государя императора, на царя-освободителя. — И вдруг, наклонившись к Рысакову, гаркнул: — Будете говорить или нет? — Писарь уронил стило на лист бумаги и тут же ухватил его. — Отвечать!

Рысаков странно дернулся и прошептал:

— Не желаю…

— Он не желает! — Следователь Добржинский опять закружил по комнате. — А в петлю, милостивый государь, желаете? На эшафот? Ваши главари поумнее: таких щенков, как вы, на смерть посылают, а сами… — Он схватил со стола лист бумаги и поднес его к лицу Николая Рысакова. — Зрение как? Хорошее? Читайте подпись!

— Желябов… — Рысаков даже привстал, — Он… арестован?

— Да-с! — закричал следователь. — Арестован! И во всем сознался. Вас первым назвал! Он-то о себе позаботился. Рысаков, повторяю: чистосердечное признание…

— И меня не повесят? — перебил арестант.

— Конечно, нет! — Добржинский умело сдержал обуявшие его возбуждение и предчувствие победы. — Разумеется, полной свободы я вам не обещаю… Кроме того, Рысаков! Ваше признание облегчит участь и остальных… Ведь все равно мы их выловим. Вы им только поможете! Сейчас, когда они на свободе, от злобы, отчаяния натворят еще больших преступлений. Повторяю: вы им только поможете!

— Честное благородное? — Рысаков поднял голову, и следователь увидел его глаза. В них было одно — животный страх.

И Добржинский заорал с наслаждением:

— Мы с вами не на студенческой вечеринке! Отвечать! Кого еще вы знаете из Исполнительного комитета, кроме Желябова?

— Софью Перовскую…

— Еще! — следователь метнул взгляд на писаря. Перо судорожно скрипело по бумаге. — Еще фамилии!

— Фигнер Вера… Николай Саблин…

Лицо писаря пылало: он проникся величием исторического момента, в котором соучаствовал…

— Еще! Еще!

— Больше не знаю! Не помню…

— Как имя второго, с бомбой?

— Его называли Михаилом Михайловичем. И еще — Котиком.

— Сколько вас было с бомбами? Кто еще? Быстрее!

— Еще двое… Один Михайлов… Тимофей…

— Откуда взяли бомбы? Кто их делал?

— Кто делал, не знаю… Наверное, техник.

— Кто такой "техник"? — Добржинский навис над арестантом.

— Фамилии не знаю… Все его называли техником…

— Можете описать внешность?

— Да… Такой… С французской бородкой…

— Хорошо! — быстро, лихорадочно перебил следователь. — Где "техник" объяснял устройство снарядов? Ведь он объяснял? — Рысаков кивнул. — Адрес!

— Тележная, дом пять… Номер квартиры не помню…

— Молодцом, Рысаков! Еще один вопрос, и вы пойдете обедать. На улице, в толпе, вы бы узнали "техника"?

— Да…

…Квартира была снята в старом двухэтажном доме с мезонином. Хозяйка, полуглухая придурковатая старуха, от которой постоянно попахивало домашними ликерами, на квартирантов не могла нарадоваться: тихие, обходительные, платят аккуратно, бывают редко, а если гости наедут — все чинно, благородно, никакого шума, пьют чай, беседуют. Вот только просят беседам не мешать, не лезть то есть с вопросами-расспросами, так это пожалуйста, Пелагея Ивановна Вихорская — женщина воспитанная, молодые дела понимает.

Пелагея Ивановна и открыла дверь Софье Перовской:

— Ждут, ждут, — сказала она радостно, дыша вишневым ликером. — Сказали, барышня миленькая приедут. И впрямь миленькая, ишь личико с мороза распылалось! Дай вам бог женишка славного.

— Спасибо, — Перовская уже поднималась наверх по деревянной лестнице с высокими перилами, а сердце разрывала тоска. "Женишка славного… Андрей, Андрей…" — стучало в висках.

Софья Перовская еще не знала, что сегодня Андрей Желябов, узнав от следователя во время утреннего допроса, что покушение на Александра Второго удалось и арестованный Николай Рысаков предстанет на суде как убийца царя, подал письменное заявление на имя прокурора Петербургской судебной палаты: