Три жизни: Кибальчич

Николай Кибальчич улыбнулся, и только тут Андрей словно впервые увидел его лицо — до этого все внимание невольно было сосредоточено на глазах: лицо, болезненно-белое, как бы с застывшими чертами, высокий лоб, борода. Каштановые волосы зачесаны назад. Он закрыл книгу, поставил ее на полку (на золоченом корешке значилось: «Лессинг. Лаокоон, или О границах живописи и поэзии»), и Андрей заметил, что движения Николая Ивановича изящны, точны и — вот странно! — медлительны.

— Где мы поговорим? — повернулся Кибальчич к Квятковскому.

— Идемте. — Александр повел их через шумные прокуренные комнаты, мимо столов, уставленных закусками, мимо молодых возбужденных лиц, сквозь смех, девичьи улыбки, громкие голоса.

Они оказались в маленьком кабинете с мягкими удобными креслами. Александр Квятковский ушел и тут же вернулся с подносом, на котором стояли темная бутылка и три высоких бокала.

— Здесь можно без всякого стеснения, — сказал Квятковский.

Несколько мгновений молчали. Кибальчич сел в кресло, положив руки на подлокотники, и Андрей невольно отметил белизну, болезненную белизну его рук; длинные пальцы были изъедены кислотами. И Желябов тогда подумал, вернее, почувствовал, что в этих белых руках сосредоточены сила, уверенность, умение спокойно и углубленно работать.

— Сколько вы могли бы предоставить партии динамита уже сейчас? — спросил Желябов.

Кибальчич внимательно посмотрел на Андрея, улыбнулся, Желябова смутила эта улыбка, даже вызвала чувство легкого раздражения. В улыбке было превосходство.

— А сколько надо? — спросил Кибальчич.

— Вопрос пока теоретический, — Желябов помедлил, взглянул на Квятковского, Александр невозмутимо слушал. — Мы только переходим… — он снова помедлил, всматриваясь в Кибальчича, — …к тактике террора.

Лицо Николая Ивановича оставалось невозмутимым.

— Я могу сказать вам одно, — Кибальчич говорил медленно, — изготовлять динамит домашним способом возможно. Я его уже получил и испытал. Совсем немного. Но для покушения нужны пуды. А для такого изготовления необходимы мастерская, помощники, наконец, средства.

— Все, все будет. — Желябов в волнении заходил по комнате. — Партия предоставит в ваше распоряжение и средства и людей. Найдем подходящую квартиру для мастерской…

Его остановил голос Кибальчича, совсем незнакомый.

— Террор… Д-да… Я понимаю… — Теперь на Андрея смотрело совсем другое лицо: на щеках выступил румянец, глаза блестели, что-то очень детское, испуганное появилось в складке губ. — Я п-понимаю: сейчас другого пути н-нет. — Он заикался все больше. — Они с-сами вынуждают н-нас. Но, п-понимаете… д-дина-мит — эт-то ведь не выстрел из пистолета.

— Что вы хотите сказать? — резко перебил Желябов.

— Я хочу сказать… — И он стал прежним: спокойным, медлительным, застыли черты лица. — Динамит — могучая сила. — Он прямо смотрел на Желябова. Андрен выдержал взгляд. — И слепая. Им надо научиться управлять. Словом… Не должно быть невинных жертв.

— И что же ты предлагаешь? — спросил Квятковский.

— Мне только предстоит над этим работать. — И вдруг Николай Иванович повернулся к Желябову: — Вы хохол?

— Как вам сказать? — Андрей справился с удивлением. — По происхождению я русский. Из костромских крестьян. Но родился и вырос в Малороссии. Село Султановка в Феодосийском уезде Таврической губернии, не слыхали, конечно? Гимназию закончил в Керчи, немного студентом походил, уже в Одессе. Но как вы догадались?

— Выговор у вас хохляцкий, — сказал Кибальчич. — Я ведь тоже оттуда, из Черниговской губернии. — И он сказал по-украински: — Заштатнэ мистэчко Короп.

И они оба разом встали из кресел, обняли друг друга, немного смутившись внезапному порыву.

— Я вас оставлю, — сказал Александр Квятковский и вышел.

Часа через два, подойдя к двери своего кабинета, он услышал за ней песню. Негромко пели два голо са — густой, с бархатными нотками Желябова и мягкий тенор Кибальчича:

Закупала та сыва зозуля
Рано вранци поутру…

…Все это вспомнил сейчас Желябов, поражаясь, как в несколько мгновений память до мельчайших подробностей может восстановить целую картину, кусок жизни.

«И это уже не повторится, — внезапно подумал он. — Мы другие. А ведь минуло меньше года».

Прошли по застекленной террасе, и Лилочка показала на дверь с затейливой бронзовой ручкой. Желябов постучал.

— Да! Прошу! — услышал он спокойный голос Кибальчича.

Андрей немного помедлил и открыл дверь.

Он раньше бывал на всех конспиративных квартирах Кибальчича. И странное дело, комнаты, в которых работал Николай, их обстановка не запоминались. Помнилось другое: атмосфера, окружающая Кибальчича, то, что непосредственно было связано с его делом. Вот и сейчас Андрей сразу увидел большой письменный стол, заваленный книгами, рукописями, чертежами; весь правый угол занимали колбы, мензурки, какие-то хитрые металлические приборы. Книги были на диване, стопками лежали на подоконнике, тут же были сложены журнальные гранки с отметками карандашом.