Читаем Три жизни: Кибальчич полностью

Окно комнаты выходило в глухую серую стену, и на письменном столе горела керосиновая лампа под синим колпаком, яркий круг падал на листы бумаги, покрытые строчками мелкого четкого почерка.

Все это видел Андрей из-за спины Кибальчича, который что-то быстро писал, низко наклонившись, ссутулив спину.

— Сейчас, — сказал он Желябову, не оборачиваясь. — Задерживаю статью в «Слово» уже на три дня.

В комнате было прохладно, знакомо пахло «химией» — так этот запах, всегда поселявшийся вместе с. Кибальчичем, называл для себя Андрей.

Под меховой поддевкой топорщились лопатки.

И, глядя на спину товарища, Желябов испытал внезапную нежность к этому человеку, щемящую нежность, соединенную с почти реальным предчувствием беды, предстоящей разлуки или гибели; будто уже надвигалось на эту комнату затворника нечто неумолимое, черное, беспощадное, что остановить невозможно. Он любил сейчас Николая любовью старшего брата и был полон вины перед ним: его бы за границу, в Швейцарию или Англию, к книгам, библиотекам, лабораториям, в свободную науку… А он в центре борьбы, не на жизнь, а на смерть, где кровь, убийства, виселицы, где нет пощады, и хрупкий сложный мир его мыслей, формул и идей никто не охраняет, кроме конспирации и мужества единомышленников.

…Бежало перо по бумаге. Наконец он отложил его, повернулся:

— Ну, здравствуй!

Николай стоял перед Желябовым — высокий, худой, бледный; синева залегла под глазами. В его спокойном медленном взгляде Андрей прочитал страдание. И понял, что не будет трудного разговора. Вернее, он будет трудным не для него.

Кибальчич отодвинул стопку книг, сел рядом с Желябовым.

— Как ты? — спросил Андрей.

— Никак, — Кибальчич усмехнулся. — Выполняю, по-моему, бессмысленный приказ Исполнительного комитета не выходить на улицу. Скажи, что Халтурин?

— С ним все в порядке. Пока Степан в Питере, в надежном месте. Сразу уехать не удалось. Город блокирован. Все поезда проверяются. Ничего. Переждет, потом отправим на юг.

— Четвертое н-неудачное покушение…

— Четвертое. — Андрей следил за Кибальчичем: начал заикаться. Точный признак большого волнения.

— Но первый раз столько бессмысленных жертв! Восемь человек!..

— Десять… В развалинах первого этажа найдено еще два трупа. Весь город обклеен листовками. Уведомляют.

— Не надо было взрывать два пуда. — Губы Кибальчича упрямо сжались. — А ты н-настоял…

— Этот взрыв имеет огромное политическое значение! — Желябов прямо посмотрел в глаза друга. — Да, я настоял…

— Если бы Халтурин взорвал десять пудов, — перебил Кибальчич, переставая заикаться, — тиран был бы мертв. А сейчас… Взрыв даже не разрушил перекрытий второго этажа. Вот! — Он потряс перед Желябовым «Правительственным вестником» от восьмого февраля. — Официальный отчет о расследовании. В столовой поврежден пол и пострадала посуда на столе его величества. И все! Посуда…

— Ты пойми, — спокойно сказал Желябов, подавив приступ раздражения. — Во-первых, Халтурин не пронес бы десяти пудов динамита. И на два ушло почти полгода. Там ведь бесконечные внезапные обыски. Во-вторых, Коля, если бы пятого мы взорвали десять пудов, перевернули все три этажа, все равно царь остался бы жив.

— Почему? — Кибальчич вскочил с дивана.

— Всегда пунктуальный венценосец впервые за двадцать четыре года опоздал к обеду. Его задержал герцог Гессенский. Когда раздался взрыв, царь и его гость шли через Маршальский зал.

— Так… — Николай опять сел рядом с Желябовым. — Вот неминуемые случайности террора, которые будут преследовать нас всегда…

— Пока смертный приговор «Народной воли» над Александром Вторым не будет приведен в исполнение, — перебил Желябов.

— Террор любой, — очень тихо сказал Кибальчич, — н-несет в себе ам-моральное начало: ч-человеческую жизнь… единственный б-бесценный дар он приравнивает к нулю… Мы ставим себя вне законов нравственности…

— У нас есть цель? — перебил Желябов.

— Есть.

— Она — во имя людей и нравственности?

— Да.

— У нас есть сейчас путь к этой цели иной, кроме террора?

Кибальчич ответил не сразу.

— Наверное, есть, только мы его не знаем.

— Иного пути нет! — уже кричал Желябов. — Нет, Николай! Все, что мы пытались делать мирными средствами, кончилось крахом!

— Да, это так, — тихо, ровно сказал Кибальчич. Помедлил, спросил: — Будем готовиться к новому покушению?

Желябов облегченно вздохнул.

— Будем. Будем готовиться впрок. Сейчас надо выждать. Царь, естественно, смертельно напуган. Общество кипит. На биржах Европы падают русские акции. Наши либералы ждут от правительства, как теперь говорят, шагов. Я не верю ни одному слову обещаний, которые рождаются в Зимнем, в сенате или в Государственном совете. Но надо выждать. И восходит на правительственном небосклоне новая звезда — Лорис-Меликов.

— Кто таков? — быстро спросил Кибальчич.

Перейти на страницу:

Все книги серии Пионер — значит первый

Похожие книги

Степной ужас
Степной ужас

Новые тайны и загадки, изложенные великолепным рассказчиком Александром Бушковым.Это случилось теплым сентябрьским вечером 1942 года. Сотрудник особого отдела с двумя командирами отправился проверить степной район южнее Сталинграда – не окопались ли там немецкие парашютисты, диверсанты и другие вражеские группы.Командиры долго ехали по бескрайним просторам, как вдруг загорелся мотор у «козла». Пока суетились, пока тушили – напрочь сгорел стартер. Пришлось заночевать в степи. В звездном небе стояла полная луна. И тишина.Как вдруг… послышались странные звуки, словно совсем близко волокли что-то невероятно тяжелое. А потом послышалось шипение – так мощно шипят разве что паровозы. Но самое ужасное – все вдруг оцепенели, и особист почувствовал, что парализован, а сердце заполняет дикий нечеловеческий ужас…Автор книги, когда еще был ребенком, часто слушал рассказы отца, Александра Бушкова-старшего, участника Великой Отечественной войны. Фантазия уносила мальчика в странные, неизведанные миры, наполненные чудесами, колдунами и всякой чертовщиной. Многие рассказы отца, который принимал участие в освобождении нашей Родины от немецко-фашистких захватчиков, не только восхитили и удивили автора, но и легли потом в основу его книг из серии «Непознанное».Необыкновенная точность в деталях, ни грамма фальши или некомпетентности позволяют полностью погрузиться в другие эпохи, в другие страны с абсолютной уверенностью в том, что ИМЕННО ТАК ОНО ВСЕ И БЫЛО НА САМОМ ДЕЛЕ.

Александр Александрович Бушков

Историческая проза
Александр Македонский, или Роман о боге
Александр Македонский, или Роман о боге

Мориса Дрюона читающая публика знает прежде всего по саге «Проклятые короли», открывшей мрачные тайны Средневековья, и трилогии «Конец людей», рассказывающей о закулисье европейского общества первых десятилетий XX века, о закате династии финансистов и промышленников.Александр Великий, проживший тридцать три года, некоторыми священниками по обе стороны Средиземного моря считался сыном Зевса-Амона. Египтяне увенчали его короной фараона, а вавилоняне – царской тиарой. Евреи видели в нем одного из владык мира, предвестника мессии. Некоторые народы Индии воплотили его черты в образе Будды. Древние христиане причислили Александра к сонму святых. Ислам отвел ему место в пантеоне своих героев под именем Искандер. Современники Александра постоянно задавались вопросом: «Человек он или бог?» Морис Дрюон в своем романе попытался воссоздать образ ближайшего советника завоевателя, восстановить ход мыслей фаворита и написал мемуары, которые могли бы принадлежать перу великого правителя.

А. Коротеев , Морис Дрюон

Историческая проза / Классическая проза ХX века