Три жизни одного человека

На рынке мы исправно платили положенную дань, и нас особо не трогали. Бабушка шутками-прибаутками  зазывала покупателей, обещая призвать все мыслимые блага на голову того, кто сделает у нас покупку. Был только один раз неприятный случай, когда с нас дважды за день взяли деньги за место. Бабушка безропотно отдала требуемую сумму и при этом тихо сказала:

- Возьми сынок. Правда, вы уже брали сегодня, но пусть это будет тебе на лекарство. Мало ли, заболеешь скоро... – Она вырвала у себя волосок, что-то побормотала над ним, ловко завязала его в узел и сдунула с руки.

На следующий день деньги нам вернули. Уж не знаю, что там с «сынком» произошло, может, и правда заболел, но больше к нам не привязывались и к бабушке стали относиться с большой осторожностью.

Дела шли хорошо, появился относительный достаток, и бабушка убедила меня тайно откладывать деньги на всякий пожарный случай.

Меня никоим образом не смущало происхождение материалов, и единственной головной болью было опасение, что Рахим-ака может когда-нибудь попасться. В масштабах глобального расхищения государства наше мелкое воровство выглядело довольно безобидно, и мы утешались тем, что, сколько у государства не воруй, а своего всё равно не вернёшь.

Поздней осенью я поставил в доме буржуйку и перевёл фронт работ туда.  Однажды ближе к вечеру ко мне пришёл Рахим-ака.

- У меня к тебе дело, Максим. Пропадает один хороший человек, инвалид. Без ноги. Спивается потихоньку. Но какой краснодеревщик! Видел бы ты, что он может сделать пилой и молотком!

- А чем я могу помочь?

- Если бы он жил здесь у тебя и работал бы под твоим присмотром, можно было бы большие дела начать делать. От тебя только и нужно, чтобы он соблюдал меру. Ну и кормить его.  Денег ему в руки не давать. Всё равно пропьёт.

Денька через три-четыре Рахим-ака привёз Семена с его нехитрым скарбом и инструментами, и наша жизнь плавно свернула с узкоколейки на полноценные рельсы. Для начала Семен уговорил меня сделать в едином стиле журнальный столик, подставку для цветов и два кресла. Я плохо понимал, о чём он говорит, но не только не стал возражать, но и по мере возможности ему помогал. Когда всё было готово и выставлено в композицию, мы оба в восхищении замолчали. Получился этакий интимный уголок для богатой дамы бальзаковского возраста. Сумма, которую мы получили за этот гарнитур, удивила всех. Мы оставили в покое дачную мебель и лихорадочно принялись работать в этом новом направлении. К весне нас завалили  заказами на эксклюзив, а осенью встал вопрос о выкупе комбинатика, на котором работал сторожем Рахим-ака.

Мы прозаседали ночь, подсчитывая и суммируя загашники и вероятную будущую прибыль, из которой можно было бы рассчитаться, если брать в долг, но денег всё равно не хватало. И тогда Семён, бледный от выпитого и от важности момента, предложил продать свою квартиру. Он единственный из нас не имел семьи.

Ночь. За окнами шумит в дубах  ветер, и где-то в траве издает свои механические звуки дергач. На грани двух миров Некто открывает свою странную дверь и позволяет снизойти ко мне Пониманию: время действительно идет по спирали, и у каждого на ней свои насечки. Вот здесь, в этом месте, в этот день  в прошлом году – в позапрошлом – пять колец тому  назад – я первый раз увидел Нику. Она была дивно хороша, пахла полынью, и ее медные волосы змеились по плечам. А вот здесь – я первый раз ее поцеловал. Она была холодна, и заключала в себе какую-то тайну, которую надо было разгадать, и тогда наша дорога не раздвоилась бы змеиным языком. А эта насечка – Наташка. Я пропускаю ее, потому что не хочу об этом вспоминать, но все равно каждый год в этот день она проникает, переползает на следующий виток, и мне приходится вспоминать и это. А вот мы на шашлыках, и еще не поздно что-то сделать, что-то исправить. Руза, пляж, я вижу, как из воды выходит юная богиня, солнце льет на нее золотой дождь, и сердце мое сжимается от нежности, и все еще не поздно... Я бреду по этой спирали, рядом со мной идут какие-то люди. Одни уходят, другие приходят, они что-то делают, я тоже что-то делаю, что-то говорю, и буду идти дальше, моя спираль не кончится, и мне  находить на каждом кольце свои насечки и вспоминать: вот здесь, в этот день, девять колец тому назад – сорок колец тому назад -  я первый раз увидел Нику. Она была дивно хороша, пахла полынью, и ее медные волосы змеились по плечам. А я тогда  был молод.

Молодость глупа, слепа, самонадеянна и категорична, и никто не знает, в какой момент она вдруг кончается. Наверное, у каждого по-разному. Моя молодость закончилась в тот момент, когда бабушка сказала, что она собирает бутылки, и папа дернулся, словно кто-то ударил его по лицу. Я вдруг увидел, что он сильно поседел и стал меньше ростом, и в этом новом его обличии была потерянность, беззащитность и сломленность, и чувство жалости к нему поменяло нас местами.