Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга первая

В целом в этом плане я не высказал ничего нового для эстетики. Она давно знает, что в сложнейшем творческом процессе созидания художественного произведения задействованы все духовно-душевные и технические способности и возможности человека, что на каких-то предварительных этапах немалую роль играют и рационально-сознательные, т. е. чисто мыслительные, процессы, но художественная символизация, т. е. завершение (или собственно свершение, со-вершение) высокого произведения происходит исключительно на внесознательном // здесь у меня была гениальная описка — я думал о внесознательном, но написал: всесознательном, и только при перечитывании понял, как это точно — именно всесознательном!!! // (скорее сверхсознательном), интуитивном уровне, почти в экстатическом состоянии. Поэтому ни один подлинный художник никогда не сможет вам сказать, каким образом он создал тот или иной шедевр, хотя многие и пытались это сделать, но безуспешно.

При этом не следует забывать, что пока мы говорим только об одной стороне символизации — о творчестве, созидании художественного произведения (в принципе — шедевра). Другая неотъемлемая часть бытия художественного символа — процесс восприятия произведения подготовленным реципиентом. Об этом мы уже неоднократно рассуждали в нашей переписке. Само по себе произведение искусства еще не символ, но лишь материализованная предпосылка к его бытию. Реализуется же это бытие в процессе эстетического восприятия произведения при указанных выше условиях.

Таким образом, феномен художественной символизации — это сложнейший процесс бытия художественного символа, его реальной жизни, которая включает в себя уникальную вневременную и внепространственную (я бы сказал даже — метафизическую) систему: сознание художника в момент создания конкретного произведения искусства — само произведение искусства — сознание реципиента в момент эстетического восприятия данного произведения. Фактически это и есть бытие собственно художественного символа. А само бытие этого бытия я и называю художественной символизацией.

Отсюда вытекает и недостаточность (недосказанность) моих предшествующих определений художественной символизации — их фрагментарность, и закономерность вопрошаний Вл. Вл. по этому поводу. И в связи с проблемой «выражения-символизации», и в отношении бессознательного процесса «творчества-восприятия». Надеюсь, теперь все более или менее встает на свои места. Во всяком случае, я хорошо сознаю, как дружеские вопросы, замечания, сомнения и возражения по тем или иным проблемам наших бесед способствуют уточнению формулировок и даже прояснению смыслов сложнейших проблем эстетического опыта, особенно его высших форм, связанных с искусством.

При этом всегда становится очевидным и тот простой и давно всем известный факт, что искусство — это величайшая тайна, не открывающаяся до конца мыслительной сфере нашего сознания. Да, мы все (имею в виду братство Триалога по крайней мере) хорошо чувствуем и переживаем эту тайну в каждом акте полноценного восприятия конкретных произведений высокого искусства. Более того, мы знаем в глубинах нашего духа эту тайну в момент (в мистерии, в мистике) эстетического восприятия. Нам даже кажется, что, вот, мы схватили за хвост эту жар-птицу с голубым отливом и готовы сейчас же описать ее. Открылось! Эврика! Завершилась мистерия восприятия, мы хватаемся за перо и застываем оторопело. Нет слов. Нет и знания, которое только что вроде бы сияло — и точно — сияло! — в нашей душе. Ничего написать или сказать об этом «незнаемом знании» не можем. Не дано сие человеку. А ведь только что знали и знаем, что будем знать опять при следующем акте эстетического восприятия и уже рвемся к нему, мечтаем о нем, вожделеем его…

Не в этом ли великий смысл художественной символизации?!

Великой и самой высокой на человеческом уровне символизации.

Если говорить метафорически, то художественная символизация — это конкретное откровение только и исключительно на уровне художественного языка сокровенной тайны искусства, самого его духа. И пожалуй, ничего иного. Ничего вне этого духа.

На сем хочу завершить это письмишко. (А к завершению пришлось приступить ровно через неделю после его начала — всякая всячина отвлекала. Даже не успел еще прочитать новое письмо Вл. Вл. о Бёклине etc, полученное пару дней назад).

И само это завершение рассматриваю как вступление в новый этап размышлений о символизации в искусстве и вокруг нее.