Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга первая

Справедливо Андрей Белый усматривал особенность символизма в осуществлении им принципа единства формы и содержания[56]. В истории искусства мы наблюдаем отклонения от него в ту или иную сторону, но как раз в рамках мистериально ориентированных культур они (отклонения) довольны редки именно в силу строгого соблюдения сакрального канона.

Анубис.

Ок.300 г. до Р. Х.

Музей Пелицеус.

Хильдесхайм

Если опять-таки вернуться к Анубису, то нетрудно заметить, что сочетание в нем внешне несочетаемых элементов произведено на художественном уровне вполне убедительно. Образ поражает своей мистической «естественностью», если представить себе такое Существо в форме имагинации (астрального явления), а не в уплотненном виде на физическом плане. В этом отношении папирус «Книги мертвых» и какая-нибудь картина Бёклина с изображением мифических существ отстоят друг от друга как зенит и надир. Итак, уже в акте эстетического созерцания, настроенного метафизически (т. е. считающегося с реальностью мира архетипов), сочетание несочетаемых форм в образах древнеегипетских богов кажется художественно совершенным[57]. Если аналогичное сочетание встретилось нам на сюрреалистической картине, то можно было бы довольствоваться иррациональными переживаниями, не требующими дальнейшей герменевтической процедуры, но, имея дело с первым типом символизации, она необходима хотя бы в минимальном виде.

Рассматривая папирус, реципиент находится в положении несколько необычном для современного сознания: он созерцает зарисовку имагинации посмертного бытия. Цель таких изображений заключалась в подготовке человека через повторные и регулярно проводимые медитации к прохождению, говоря православным языком, «воздушных мытарств», что вовсе не исключает, а скорее неизбежно предполагает высокие эстетические достоинства подобных образов.

На картине Бёклина Смерть являет себя в образе скелета, пиликающего на скрипке. В известном смысле (не знаю, в какой мере сознательно) художник дал модифицированный вариант иконографии «Пляски смерти» (Totentanz), возникшей в готическом воображении и остававшейся популярной в немецком искусстве эпохи Ренессанса. Ее основной мотив — вторжение смерти в земной мир, увлекающей в свой губительный танец и малых, и великих, богатых и бедных. Другая ассоциация: гравюра Дюрера «Рыцарь и смерть». Здесь Смерть также изображена как Существо, властно присутствующее в земном мире. Еще один — более современный (относительно, конечно) пример — фильм Бергмана «Седьмая печать». Рисунок на папирусе ставит нас перед совершенно иной картиной: имагинацией потустороннего бытия. Понятно, что подобные образы могут быть выражены только через сочетания несочетаемого, произведенные посредством метафизических синтезов. Образ Анубиса и дает пример такого синтеза.

Анубис является повелителем загробного мира. В мифологии эпохи Древнего царства — его единственным властелином. Только постепенно он превратился в верного служителя и помощника Осириса. Анубис не только производил взвешивание «сердца» умершего, но он был и благостным психопомпом. Поэтому не случайно древние греки, знакомые сегипетской мифологией, были наклонны отождествлять Анубиса с Гермесом, хотя — строго говоря — есть больше оснований отождествлять Гермеса с Тотом, но мифология полна превращений и магических метаморфоз, так что следует признать правоту и того, и другого мнения[58]. С этой точки зрения следует воспринимать и «двоение» головы Анубиса: то это голова собаки, то шакала. Оба варианта имеют весомые мифологические основания. Тот, бог мудрости, также имел две главы: ибиса и павиана[59].

О кинокефальности скажу несколько ниже, а что касается шакалоглавия, то оно имеет следующее объяснение. Шакал (символ Анубиса) считался животным, владеющим западной пустыней в Египте, тогда как павиан (символ Тота) обитал в восточной пустыне. Павианы приветствовали бога Солнца при его появлении на Востоке, шакалы же влачили солнечную ладью через подземный (загробный) мир. Для современного человека звучит довольно странновато, но для мифологически настроенного сознания, улавливающего имагинативно-астральный характер образов, вполне убедительно. Ясно, что шакалы, бурлачущие[60] в загробном мире, отличаются от шакалов, чьи чучела выставлены в зоологических музеях.

Оригинальное объяснение шакалоглавию Анубиса дал Мережковский в своей книге «Тайна Трех»: «Когда человек идет в пустыне, шакал любит забегать перед ним: забежит, остановится и оглянется, идет ли человек за ним; и снова забежит, как будто ведет его в пустыню, царство смерти: и вот, шакал — бог Анубис — „путеводитель умерших, отверзатель вечных путей“». Не правда ли, любопытное толкование?