Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга первая

Именно поэтому мне ранее в нашей переписке не хотелось затрагивать вопрос о древнеегипетской мифологии. Для того чтобы пояснить характер первого типа символизации (МС), я предпочел взглянуть на него глазами Моро и Бёклина и, так сказать, рикошетом коснуться древнегреческих символов, идя от более позднего и нам более близкого к более дальнему, но все же немного более понятному, чем египетский вариант метафизического синтетизма. Однако Ваше письмо побудило меня все же коснуться этой заповедной темы в надежде, что мы лучше поймем друг друга в наших усилиях интерпретировать мистические истоки символизма, обнаруживаемые при изучении памятников Древнего Египта и Греции (разумеется, и других древних культур).

Отношение к метафизическим синтезам (сочетаниям несочетаемого), созданным в рамках этих культур, можно классифицировать следующим (приблизительным) образом:

— нулевое; оно характерно для современного человека, экзистенциально порвавшего связь с мифологией и символикой древнего мира; мифы и символы находятся вне поля его сознания; в лучшем случае они воспринимаются в экскурсионно-туристическом контексте и не вызывают ни душевного отклика, ни познавательного интереса;

— лукианско-вольтерьянское; здесь присутствует и карнавально-игровой момент; достаточно вспомнить трансформацию образа Сфинкса в садово-парковой скульптуре XVIII в.; нельзя отрицать влияния Лукиана на западноевропейских гуманистов и сатириков, но для метафизических исследований он все же, как мне представляется, дает немного;

— академическо-научное; не нуждается в особом комментарии: понятно, о чем речь; есть интересные попытки перейти границы такого подхода и более серьезно отнестись к эзотерическому аспекту древнеегипетской культуры; имеются и обратные попытки: максимально редуцировать научный интерес к религиозно-мистическим темам;

— антично-герменевтическое; имею в виду античные толкования мифов как образных выражений астрономических и прочих природных фактов; таким же образом позднее пытались расшифровывать трактаты средневековых алхимиков;

— мистериальное; древнеегипетская эзотерика от нас скрыта за семью печатями, но можно получить хотя бы некоторое представление о том, какое значение имели мистерии в древности, изучая соответствующие тексты у Платона, Плутарха, Апулея, Ямвлиха, Прокла, а также интерпретацию мистерий у Шеллинга и Юнга, не говоря уже о специальной и оккультной литературе.

Согласно этой классификации, для метафизического синтетизма имеют смысл и значение только последние три типа отношения к древнеегипетской символике. Они могут комбинироваться в самых различных пропорциях. Должны быть приняты во внимание и многообразные переходы между ними, не лишенные характера размытостей. Но в рамках нашего Триалога, как мне кажется, только на этой основе возможен продуктивный разговор о «сочетаниях несочетаемого» в древних культурах.

Буду рад услышать Ваше мнение по этому вопросу, что не означает, конечно, необходимости в дальнейшем беседовать о Сфинксах и кентаврах, тем более, если они действительно антипатичны моим милым собседникам. Приемлю и молчание как знак деликатно выраженного несогласия. Тем у нас, слава Богу, более чем достаточно.

С теплым чувством дружеской приязни В. И.

О лирике, духовности, метафизике, архетипах и т. п

204. В. Иванов

(30.08.-16.09.11)

Дорогой Виктор Васильевич!

Ваша дальнобойная аpт-иллерия дала мощный залп цитатными снарядами, от которых позиции метафизического синтетизма разлетелись в пух и прах. Уцелевшие синтетисты предлагают заключить перемирие, но в то же время — из врожденного упрямства — не желают подписывать акт о безоговорочной капитуляции.

Некто в черном: Ну и лексика…

И где ты ее поднабрался?

И в самом деле: к чему этот милитаристский жаргон, мне в принципе чуждый? Хотя словечко «перемирие» довольно точно отвечает сложившейся ситуации. Конечно, у метафизических синтетистов есть еще кое-какие шансы на выживание. Они могут, например, уйти в подполье и оттуда делать партизанские вылазки. Тогда — скажу уже используя более мирную лексику — в эпистолярном черноземе возникнет такая чудовищная ризома, что пропадет всякое желание ее распутывать. Если подумать, то сходная ситуация, впрочем, возникала время от времени в наших беседах. Писались маригиналии на маргиналии, уточнялась терминология и т. д. Кто-то вовремя останавливался, и мы благополучно переходили к другим темам. И вот теперь все приходится начинать сначала.

Когда я получил Ваше письмо (04–11.08.11) и внимательно прочитал его, то возрадовался душой, поскольку Вы предельно ясно изложили свое понимание основных проблем символизма, подкрепив его цитатами из Лосева и Андрея Белого. Этим как бы подводится черта под нашей дискуссией. Можно спокойно переходить к обсуждению других тем.