Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга первая

Радующийся нашему единомыслию на метафизических уровнях

Ваш брат В. Б.

210. В. Иванов

(09.12.11)

Дорогой Виктор Васильевич,

наш Мамонт — несмотря на свои внушительные размеры — оказался очень уютным и покладистым зверем. Его приятно подержать в руках. Во время болезни (простуды, подхваченной в замке и затем — по возвращении — коварно перешедшей в бронхит) я часто с ним общался и испытал от этого немало радости. Наверное, и другие собеседники испытывают нечто подобное.

На досуге перевариваю парижские и замковые впечатления. В Париже полностью выполнил намеченную программу и посвятил много времени изучению Моро и других символистов. В Лувре отловил несколько уникальных Сфинксов. Теперь в музеях можно фотографировать, и мне удалось зафиксировать несколько уникальных экземпляров этой породы.

А как Ваши дела?

Приветствую сердечно всех собеседников и желаю мирного прохождения рождественского поста.

С дружескими чувствами радостной близости В. И.

211. В. Бычков

(12.12.11)

Дорогой Вл. Вл.,

немедленно шлите письмо о Сегантини и не дразните нас так.

Это один из моих любимых художников, так что буду читать с особым наслаждением. К сожалению, в начале лета, когда был в Швейцарии, не смог добраться до его музея. От Монтрё, где я обитал какое-то время, было очень неудобно туда добираться. Фактически требовалось потратить на это три дня. Езда занимает почти целый день в один конец, а музей закрывался очень рано. Тем не менее, надеюсь когда-то туда попасть. Там ведь и пейзажи вокруг него сегантиниевские.

Я, к счастью, когда-то видел большую ретроспективу его работ в Вене, и она произвела на меня неизгладимое впечатление.

Так что шлите письмо скорее.

Возможно, оно даст импульс и моим уже слегка заржавевшим за последние месяцы мыслительным жерновам, и они начнут молоть все что попало. Вам сие знакомо по опыту моих прошлых непродуманных писулек.

И о парижских впечатлениях пишите.

Сейчас я как раз начинаю отходить от суеты конца года, и самое время что-то написать для души. А наша переписка как нельзя лучше подходит для этой цели.

Обнимаю и жду. В. Б.

Разговор Восьмой О символистах, эстетике символизма и ее истоках

О метафизике и живописи Сегантини

212. В. Иванов

(23.09–10.11.11, получено 19.12.11. — В. Б.)

Дорогой собеседник,

летом я дерзновенно принялся за мега-мета-эпистолу, в которой хотел дать развернутый ответ на ряд Ваших вопросов о моем понимании метафизического синтетизма (МС). Усердно принявшись за дело, я, вероятно, перешел за допустимые в переписке пределы, напугав неожиданной словоохотливостью своих обремененных трудами собеседников. К их ужасу и эстетическому неудовольствию на виртуальной сцене появились собакоголовые, хвостатые, химерические и рогатые существа, претендующие на благородное мифологическое происхождение. Словом, открылся ящик Пандоры… Каюсь, увлекся малость…

Ранее я пытался охарактеризовать первый тип символизации в том виде, в котором он проявился в творчестве Бёклина. Он хорошо вписывается в классификацию МС, другой — не менее важный для самого Бёклина — остался по ряду причин за ее пределами, что Вы отметили в одном из своих писем. Я намеревался еще летом восполнить этот пробел, но увлекся анубисианской темой… Теперь — после обмена царапками и тычками — наступила отдохновительная пауза. Не хочется ее нарушать полемическими выкриками и т. п., поэтому тихо и скромно приступаю к выполнению намеченного плана.

Тот тип второй символизации, который я нахожу в творчестве Бёклина, можно cum grano salis обозначить как собственно метафизический. Если не побояться вызвать в умах смутительную путаницу, то следовало бы говорить о Pittura Metafisica, заимствуя этот удачный термин у Де Кирико, и употребить его в расширительном смысле для обозначения тех произведений, созданных во второй половине XIX в., в которых внешне миметически трактованные образы наделены метафизическим смыслом.