Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга первая

«Возвращение домой» происходит на фоне летнего (или, возможно, раннеосеннего) ландшафта. Он достаточно скуден, но не мертвенен. В «La morte» уже все погребено под снежным покровом саваном. Дорога (как у Перова) полностью заметена снегом. Лошадь стоит, понурив морду. Она запряжена в убогие сани (почти полное совпадением с Перовым). Из хижины — также занесенной снегом — выносят покойника. Композиционно эта сцена сдвинута в крайний правый угол и даже не бросается в глаза на первый взгляд. Над всем доминирует гигантское желтоватое облако с рассеивающимися в кобальтовой голубизне краями. Созерцание картины пробуждает чувство единства Природы и человека, с необходимостью проходящего через смерть для нового возвращения в жизнь.

Осознанно символическое отношение к зимнему пейзажу еще более очевидно выступает на картинах Сегантини, в которых он переходит за рамки «натуралистического символизма» (хотя этот термин уже не совсем подходит к «La morte») и создает композиции, носящие чисто метафизико-имагинативный характер. Я имею в виду две загадочные и трудно поддающиеся однозначному истолкованию картины: «II casigo delle lussuriose» (Наказание сладострастниц), 1891, 99×173, Walker Art Gallery, Liverpool; «La cattive madri» (Злые матери). 1894, 120×225. Belvedere, Wien.

Имеются — не менее, если не более впечатляющие — две работы на те же темы: «Наказание сладострастниц» (1896/97) и «Злые матери» (1896/97). Они хранятся в Цюрихе (Kunsthaus). Если еще можно спорить о символическом характере сегантиниевских пейзажей, то относительно этих работ никто не затруднится отнести их к символизму в том смысле, в котором он понимался на рубеже двух истекших столетий. Более того: они во многом предвосхищают открытия сюрреалистов, открывая возможности для изображения других планов бытия (астрального прежде всего).

В следующем этюде хочу показать, как символисты второй половины XIX в., прежде всего Бёклин, предугадали (интуитивно, инстинктивно) новые каноны метафизической (Pittura Metafisica) и сюрреалистической эстетики[96]. Теперь же речь пока пойдет о Сегантини.

Джованни Сегантини.

Наказание сладострастниц.

1891.

Художественная галерея. Ливерпуль

На картине «Наказание сладострастниц» нет изображения пылающего огня, чертей и прочих садистических атрибутов адской иконографии, которым отдали дань — в силу устоявшейся традиции — даже смиренный фра Анжелико и благочестивые нидерландцы, не говоря уже о Босхе. Все погружено, напротив, в глубокий сон: и природа, и сладострастницы. Сам вытянутый в длину формат картины (излюбленный Сегантини) настраивает сознание реципиента, так сказать, сновидчески успокоительно. Композиция делится на две части (тоже обычный для Сегантини прием). Верхняя половина занята изображением горной альпийской цепи с относительно спокойным рельефом: без вздыбленных скал и пиков. Горы почти полностью покрыты снегом. Нижняя половина: снежная равнина, над которой парят две полуобнаженные женские фигуры. Они написаны находящимися в состоянии левитации, парения над землей. Подобного эффекта достигали в позапрошлом столетии и некоторые гипнотизеры. Очень любопытные примеры (исторические) левитации даны в примечаниях к роману Гюисманса «На пути».

В случае Сегантини речь идет о его собственном визионерском опыте, хотя гипнотизм был тогда в моде и разговоры о спиритических феноменах, вероятно, доходили до художника. Впрочем, это не так существенно. Картина оставляет впечатление имагинативного видения, а не иллюстрации к расхожим представлениям на модную спиритическую тему. Нет у Сегантини и прямой связи с образами «Божественной комедии», хотя при описании мучений сладострастников во втором круге ада Данте упоминает о холоде.

Так предо мной, стеная, несся круг
Теней, гонимых вьюгой необорной.

Джованни Сегантини.

Злые матери.

1894.

Бельведер. Вена

У Сегантини сладострастницы отнюдь не стенают, гонимые порывами вьюги. Напротив, они погружены в глубокий и спокойный сон и будто на мягкой постели почивают в состоянии плавно безмятежного парения. Духовный опыт тысячелетий свидетельствует, что на первых фазах прохождения посмертного бытия, переживания освобожденной от физического тела души напоминают еще образы земной жизни и только впоследствии после растворения астрального тела она либо погружается в полностью бессознательное состояние, либо восходит в чисто духовный мир. Поскольку Сегантини был знаком с индуистской мистикой, то представляется вероятным, что у него имелось представление о кама-локе как месте очищения, и на своей картине он хотел изобразить состояния душ, пребывающих в кама-локе.