Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга вторая

Однако это все-таки чисто эмпирический аспект, действительно не имеющий ничего общего с подлинным эстетическим опытом. А мы пытаемся выяснить, как в современном искусстве сквозь все эти коммерческие и иные, скажем политические, барьеры прорывается, тем не менее, нечто новое, имеющее отношение к подлинному искусству. Ведь не все же современные художники танцуют только под дудку коммерческих дельцов. Не перевелись, хочу надеяться, еще творцы, желающие и умеющие способами современного искусства высказать нечто, волнующее и их самих, и мыслящую часть современного человечества. Одно из свидетельств тому — философически-экзистенциальный, наполненный метафизическими раздумьями фильм режиссера Алексея Балабанова «Я тоже хочу» (2012) — его анализ дан мною в «Триалоге plus» (с. 339–341).

В. Б.: В пространстве эстетического опыта современное искусство удерживают и еще некоторые его аспекты. Характерной его особенностью являются нередко подчеркнутый игровой характер и иронизм относительно всего и вся. Принцип игры вообще, как Вы знаете, лежит в основе множества явлений подлинного искусства, особенно искусства, осознавшего свою автономность. При всей серьезности классического искусства, ну, скажем, постренессансного времени особенно, игровое отношение к действительности в нем ощущается очень хорошо. Принцип иронизма более новый. В эстетике ирония как важнейший принцип искусства начинает активно обсуждаться лишь со времен немецких романтиков. Особое внимание ей уделили Ф. Шлегель, К. В. Ф. Зольгер, Кьеркегор, отчасти Гегель. «Ирония — писал Зольгер, — не отдельное случайное настроение художника, а сокровеннейший живой зародыш всего искусства»[45]. Однако достаточно осознанно и последовательно в сфере искусства и эстетического дискурса принцип иронизма распространился только в XX веке со времен постмодернизма. Сегодня он — один из ведущих в современном искусстве.

Понятно, что оба эти принципа сами по себе тяготеют к эстетическому опыту, и организованные на их основе артефакты имеют право претендовать на вхождение в художественное пространство. При этом очевидно, что игра сама по себе и ирония сама по себе — более широкие явления, присущие индивидуальной и социальной жизни человека, и эстетическую окраску приобретают только при включении в определенный контекст, скажем, образного или символического выражения.

Н. М.: А вот с этими основополагающими феноменами искусства создатели современных произведений часто совсем не в дружбе. Дело в том, что и художественный образ, и художественный символ, о чем мы с Вами неоднократно писали и говорили в наших беседах, возникают только тогда, когда есть,

что отображать или выражать в символе. А создается впечатление, что большинству современных художников просто нечего сказать, и тогда за их произведениями, в этом Вы совершенно правы, сквозит только пустота, убогость их мысли и эмоционального мира.

Козима фон Бонин.

Объекты на выставке

«Хиппи входят через боковую дверь».

Музей современного искусства (МУМОК).

Вена. 2014

В. Б.: Между тем и эти произведения, и их авторы получают иногда очень серьезную раскрутку в современном арт-мире, хорошие музейные пространства для экспонирования своих «пустых» объектов и многомудрые рецензии в прессе и статьи в толстых искусствоведческих журналах, не говоря уже о пудовых каталогах, прекрасно изданных. Один лишь самый новый пример. Сейчас все этажи Музея современного искусства (МУМОК) в Вене занимает выставка «Hippies Use Side Door» («Хиппи входят через боковую дверь») некой дамы, родившейся в Кении, но давно проживающей в Кёльне, — Козимы фон Бонин (Cosima von Bonin), завалившей все музейные пространства этого большого музея огромными надувными и тряпичными игрушками. Возможно, ностальгия по не совсем удачному детству; игра в игрушки взрослой дамы. Думаю, что дети были бы от нее в восторге. Не без интереса гуляет по ней и фотографируется на фоне огромных кукол, тряпичных собак и раков-отшельников современная молодежь (для «селфи» установлены специальные рамки), а многомудрые арт-функционеры пишут о ней умные размышлизмы. Меня же она навела на грустные мысли о каком-то застарелом инфантилизме современной арт-индустрии и новейшего арт-реципиента. Явный признак той глобальной варваризации человечества на техногенной основе, о которой я не раз с не меньшей грустью размышлял и писал. Подобное «искусство» — это как раз то, что ему (современному человечеству) теперь по зубам (уже даже и не молочным, а каким-то хрящеобразным).

Йозеф Мария Ольбрих.

Выставочный зал венского Сецессиона.

1898. Вена

Диана Аль Хадид.

Призрачный круг.

Центральная часть инсталляции «Судьбы».

2014. Сецессион. Вена