Н. М.:
Это звучит, в общем, убедительно, но в целом все здесь довольно гипотетично. И многое требует еще осмысления. Полагаю, что мы могли бы на этом прерваться и подвести некоторый итог. В целом я не разделяю Вашего пессимизма относительно скорой участи человечества и не усматриваю столь глубокой провидческой силы в современном искусстве, о которой Вы говорите, — о предчувствии им грядущего апокалипсиса. Тем не менее наш разговор показывает, что это искусство требует пристального изучения и что оно не чуждо пространству эстетического опыта. Это действительно мощный эксперимент, пока не дающий очевидных эстетических ценностей, но этого и нельзя требовать от эксперимента. Будем в него всматриваться с интересом исследователей.В. Б.:
Думаю, что и с интересом все-таки эстетически настроенных реципиентов. Кое-что в этом эксперименте вызывает и эстетическую реакцию. Эстетический опыт органически присущ человеку, и любой арт-производитель, думаю, ощущает себя еще и художником, хотя бы потому, что «арт» во всех европейских языках пока сохраняет значение «искусства», художественной деятельности. И все арт-сообщество генетически «заражено» и отчасти «заряжено» вирусом классического искусства и эстетического опыта, хотя бы и в минимальной степени.Блицпереписка
Дорогой Виктор Васильевич,
давно собирался нацарапать Вам письмецо, но как-то не находилось подходящих (выставочных) тем. Поскольку обоюдное пифагорейское молчание несколько затянулось, то решил его прервать простой запиской в устоявшемся и nolens volens полюбившемся жанре «знаков жизни».
Весь январь прошел у меня в переживании литургических ритмов, что заметно обогащает внутреннюю жизнь, но оставляет (с возрастом) меньше сил для бумагомарательства. Впрочем, это, может, и к лучшему. Зато по примеру внука стал больше рисовать, возвращаясь тем самым к давно оставленному занятию и находя в этом больше отдохновительной радости, чем в перебирании компьютерной клавиатуры. Конечно, от сочинительства все же пока не собираюсь отказываться, хотя иногда приходит соблазнительная мысль забросить свое порядком изгрызенное гусиное перо, вылить остаток чернил в помойку и отдаться безглагольным созерцаниям, странствуя по еще уцелевшим от перестройки берлинским музеям.
В декабре закончил работу над большой (1,5 авт. л.) статьей «Анамнестические опыты Флоренского». Как видите, проблема анамнезиса (в платоновском смысле) не оставляет Вашего собеседника и, пожалуй, является на сегодняшний день для меня наиболее экзистенциально значимой. Но весь январь простоял, как витязь на распутье, не зная как продолжить дальнейшую над ней работу. Есть один давно заброшенный, но бытийствующий в глубинах подсознания проект. Может, вернусь к нему в замедленном темпе.
А над чем работаете Вы? Если это не секрет, то поделитесь со мной Вашими думами. Вы найдете тогда во мне вполне благодарного читателя и сомысленника.
С дружескими благопожеланиями и приветствиями
Дорогой Владимир Владимирович,
рад Вашей весточке, которую я нашел в почте по возвращении из Индии, где я по уже сложившейся традиции провел небольшие зимние каникулы. На этот раз без всяких особых путешествий при 35-градусной жаре (староват стал для этого, увы) пролежал под пальмой на берегу океана, предаваясь бездумным медитациям, размышлениям о непостижимости бытия и созерцанию океана. Должен признать, что нет ничего прекраснее и возвышеннее величественного зрелища бескрайнего океана в его неспешном и вечном стремлении вырваться на сушу и поглотить ее. Бесконечный мерный прибой, приливы и отливы, потрясающие закаты, когда красный диск солнца величаво скатывается в океан, а затем ярчайший диск луны и бездна «звезд полна»…
Закат на Индийском океане
Жил в простеньком шалашике (пришлю фотки) на самом берегу, который соорудил из обломков давних кораблекрушений, питался в основном морепродуктами в ближайшей пляжной харчевне здесь же на берегу океана — они разбросаны по всему многотысячекилометровому пляжу западного побережья к югу от Гоа. В ней же и отдыхал нередко от дневного зноя, на благо посетители там бывали редко. В общем, полностью отключился от внешнего мира и был безмерно счастлив пару недель.