Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга вторая

В. Б.: Думаю, что таких аспектов можно усмотреть немало, но среди главных могу назвать следующие. Современное визуальное искусство имеет своим родоначальником традиционную живопись и скульптуру, но стремится полностью разрушить художественные языки этих классических видов искусства, отказаться от них, формируя какой-то свой язык (или свои языки). Язык, как мы уже отчасти убедились и в этом разговоре, мало вразумительный и далекий от более или менее серьезной художественности. Самим фактом своего бытия в арт-пространстве музея и художественной выставки он как бы приучает нового реципиента к тому, что искусство может и имеет право обладать какими-то совершенно иными языками, чем языки традиционных видов искусства. Между тем сетевое искусство — это понятно и теоретически, и уже видно по некоторым образцам возникающих сетевых арт-практик — будет иметь свой самобытный язык, отличный и от языков традиционных искусств, и от невнятицы современного визуального неэлектронного искусства. Поэтому современное искусство просто стремится сбить у реципиента установку на привычные языки искусства, разрушить установившиеся веками стереотипы восприятия искусства и, прежде всего, установку на эстетический опыт. Вы обратили внимание, что термины с корнями «эстет−» и «худож−» практически исчезли из лексикона современной арт-номенклатуры? Другой вопрос, и мы об этом говорили уже, что сами арт-производители, считая себя художниками, а многие из них еще таковыми и являются, не могут, как правило, внесознательно, полностью отказаться от эстетического опыта и ориентации на традиционные языки. Однако общая тенденция современного искусства в этом плане вполне очевидна.

Далее. Отказ от эстетического опыта, эстетического качества ведет к духовно-эмоциональному измельчанию искусства. Оно уже не только не знает, что такое метафизическая реальность, и не стремится к ее выражению и постижению, но и вообще практически отказалось от выражения больших идей, тем, проблем, за исключением, пожалуй, только одной — апокалиптизма в том аспекте, о котором я уже говорил и который Вам совсем не импонирует. Современное искусство пытается усмотреть что-то значительное в какой-то простой обиходной вещи, в ее обломке, в содержимом мусорного ящика, в повседневности и т. п., во всем маргинальном, но не в магистральном и глобальном. Между тем всякому нормальному и разумному человеку понятно, что никакой значительности ни в этих вещах, ни в их совокупности нет. Contemporary art, претендуя на актуальность, видит ее как бы только в горизонтальной плоскости, на поверхности ландшафта, не умея уже взглянуть по вертикали — в глубинные причины этих якобы актуальных явлений — и не интересуясь ими.

Н. М.: Тогда в чем же здесь дело? Неужели Вы хотите сказать, что создатели современного визуального искусства, образованные кураторы и искусствоведы, его инициирующие, понимают, что в нарождающемся сетевом искусстве подлинной художественной глубины, значительной художественной образности не будет?

В. Б.: Понимают или нет — я не знаю, но тенденцию эту вижу и лично сам убежден, что компьютерно-сетевой опыт создания арт-продукции на особую глубину, духовную наполненность, высокую художественную выразительность не рассчитан. Я не хотел бы здесь особенно распространяться на эту тему, но уже сегодня не только мне, но и специалистам, исследующим сетевой опыт, понятно, что в целом он отупляет людей, зависимых от него, а не обогащает их духовно или эмоционально. Однако это другая тема. Здесь же мы пытаемся понять, что в современном недигитальном визуальном искусстве способствует переходу арт-практик в медиа-пространство.

Я укажу здесь еще только на одну характерную особенность. Тенденция практически всех новейших арт-практик последнего 50-летия направлена на создание с помощью инсталляционной организации некоего особого пространства — статического энвайронмента или динамического перформанса, в которое имел бы доступ реципиент, нередко и как действующий в нем, его участник. Ну, это же очевидная, сознательная или неосознанная, подготовка реципиента к погружению в виртуальную реальность компьютерно-сетевой среды. И в ней, что совершенно ясно уже сегодня, реципиент получит значительно большую свободу действия, вплоть до участия в ее организации, чем в энвайронментах или перформансах-хэппенингах нынешних инсталляторов. Думаю, этого пока достаточно.