Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга вторая

Сейчас я не хотел бы как-то подробно рассуждать на тему этой полемики. В ней, по-моему, все очевидно. В своих работах о Толстом, Гоголе, Леонтьеве я уже достаточно давно, хотя, по-моему, и более корректно, чем Сар Пеладан, показал, что неохристианское неофитство (а таковым оно и было у этих писателей) крупных русских художников не могло привести и не привело по существу ни к чему позитивному. А для тех же Гоголя и Леонтьева вылилось в личные жизненные трагедии. Этот ригоризм — возвращение к «негативной эстетике» раннего христианства апологетов, — давно преодоленный зрелой патристикой и византийской Церковью в целом, был уже мало уместен в XIX и XX веках. Тем более нелепо выглядит он сегодня, с чем нередко приходится встречаться, увы, в наши дни. И притом часто в более агрессивной по отношению к культуре и искусству форме, чем мы видели это у Толстого. Позицию Толстого конца XIX — начала XX вв. еще можно понять, хотя и не принять, а вот позицию новейших неофитов, агрессивно настроенных по отношению к культуре, и без их нажима пришедшей уже давно в упадок, можно объяснить только глубоким невежеством этих горе-радетелей якобы за веру христианскую.

Это безотносительно к материалу, присланному Н. Б. Он меня просто порадовал, хотя и вызвал выраженные здесь ассоциации.

Ваш В. Б.

345. Н. Маньковская

(10.05.15)

Вот и пришла настоящая весна — действительно, «майский день»! Праздники я провела на даче, наслаждаясь всеми прелестями пробуждающейся природы. А по вечерам наверстывала кое-что из упущенного как в художественной, так и в научной литературе. Бросилось в глаза, что в современных работах по эстетике и искусствознанию нередко в сугубо позитивном ключе упоминается знаменитая работа Льва Толстого «Что такое искусство?». Толстовское отрицание искусства, красоты, эстетического наслаждения, профессионализма сегодня весьма импонирует теоретикам и создателям арт-практик, как раз и отказавшимся от всех этих понятий и бравирующих своим эстетическим нигилизмом. Вместо сущностного признака искусства — художественности — на первом плане у них оказываются далеко не главные для искусства функции — политическая, коммуникативная, просветительская, воспитательная и т. п.

А параллельно я как раз читала, переводила и анализировала работу совершенно иного плана — книгу хорошо известного Вл. Вл. французского символиста и мистика Жозефена (Сара) Пеладана «Упадок эстетики. Ответ Толстому» (1898) — резко критическую реакцию на «эстетику отрицания эстетического»[50] Льва Толстого в поздний период его творчества. Я рада, что Вл. Вл. поддерживает мой исследовательский интерес к этому автору, притом что он так же, как и я, видит спорные стороны его доктрины. В последний год я глубоко погрузилась в изучение трудов этого «демона» французского символизма, мало известного в России, прочла практически все его труды по эстетике (и не только) и убедилась в том, что многие его идеи, особенно связанные с приоритетом художественности, анагогической роли искусства, являются по существу верными и не утрачивают своей актуальности и поныне. Это относится и к его работе, посвященной эстетическим взглядам позднего Толстого.

В трактате Толстого «Что такое искусство?» Пеладан видит путь эстетического упадка. Резкость критики взглядов Толстого на искусство во многом связана у Пеладана с более масштабной проблемой упадка, заката латинского мира в целом, крушение которого может ускорить «русский колосс», хотя мужик и поделится хлебом с побежденным латинским мальчиком-с-пальчиком. Французский мыслитель видит в русских молодой, мистический, верующий народ, признавая, что будущее — за ним. Однако как человек, никогда серьезно не изучавший русскую культуру, он представляет себе Россию стремящейся к мировому господству, обладающей силой, но не интеллектом «страной мужиков», относя к таковым и Толстого — «великого мужика», христианина и «славянского людоеда» одновременно, стремящегося опустить искусство до уровня понимания «пьяных мужиков». Отмечая, что Толстой отрицает собственное литературное творчество во имя своих новых эстетических идей, направленных на утверждение «эстетически неразвитой, далекой от метафизики крестьянской литературы», Пеладан полагает, что русский писатель посягает тем самым на основы западной цивилизации: беря на себя роль «христианского инквизитора», Толстой, усугубляя негативизм Платона и Руссо в отношении искусства, сваливает на него все зло, выносит искусству «вздорный приговор», перечеркивая тем самым творчество Эсхила, Софокла, Микеланджело, Гёте, Баха, Малларме, Вагнера и предлагая взамен доступные для массового понимания жанровые зарисовки (к ним Пеладан относит романы Дюма-отца, «Отверженных» В. Гюго, «Хижину дяди Тома» Г. Бичер-Стоу, произведения Ч. Диккенса).