Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга вторая

Для полноты картины не хватает еще двух распространенных сюжетов, органически завершающих весь минотавромахианский цикл, складывавшийся в Античности на протяжении ряда столетий. Но на нет и суда нет. Поскольку цель моей эпистолы заключается в описании непосредственных эстетических переживаний в Старом музее, а не в систематическом изложении всех запутанных фаз развития иконографии критского двухприродного чудища, то я лишь упомяну об отсутствующих вариантах.

Имеются изображения убитого Минотавра, вытаскиваемого Тесеем из Лабиринта, а также произведения, на которых представлен Тесей-триуфматор. У его ног валяется поверженный быкоглавый противник. В качестве примера этой завершающей фазы приведу фреску из Геркуланума, хранящуюся в Национальном археологическом музее в Неаполе. Такого рода изображения, вероятно, связаны с распространением культа Тесея в поздней Античности. Плутарх пишет о том, что могила Тесея в Афинах была «убежищем для рабов и вообще для всех слабых и угнетенных, которые страшатся сильного, ибо и Тесей оказывал людям защиту и покровительство и всегда благосклонно выслушивал просьбы слабых». В таких образах Тесея-победителя «слабые и угнетенные» находили утешение и надежду на помощь из духовного мира.

Но это уже другая тема. Возвращаюсь к краснофигурной амфоре. Изображенная на ней сцена имеет ряд особенностей. Жест распростертой левой руки Тесея полон магической силы. Создается впечатление, что герой побеждает чудище не столько своей физической, сколько духовной мощью. Тут для меня напрашивается параллель с магическими элементами композиции на золотой пластинке. В обликах Тесея и Минотавра отсутствует мускулистая телесность в отличие от более распространенных вариантов, в которых подчеркивается, напротив, физическая сила противников. Тесей представлен аристократически изящным юношей, более похожим на участника герметических мистерий, чем на победителя в кулачных боях. Очень странно выглядит и сам Минотавр. Его голова имеет мало общего с бычьей мордой и подобно изображению на золотой пластинке скорее напоминает гротескную маску с антропоморфными чертами. Нос и рот явно человеческие. Есть, правда, рога, но маленькие. Хочется назвать их рожками. Выражение морды (даже лучше сказать, лица) испуганное. Такая же запуганность отражается и в жестах рук Минотавра, будто он просит о пощаде. При всем том очевидна тенденция представить в этом чудище существо, говоря христианским языком, бесовского характера, находящегося в отдаленном родстве с босховскими персонажами. Если в росписи чернофигурной амфоры явны следы наблюдений над спортивной борьбой, то краснофигурная композиция снова возвращает наше воображение в мир театрализованных представлений с мистериальным оттенком.

Постепенно в древнегреческой вазописи ослабевает интерес к этому сюжету вплоть до почти полного исчезновения, но зато в эпоху эллинизма распространяются пластические минотавромахии, восходящие, согласно Плутарху, к скульптору Силаниону. В живописи подобная честь приписывалась Паррасию. Мозаики и фрески на этот сюжет были популярны и в римском мире, о чем свидетельствуют памятники, найденные при раскопках Помпеи и Геркуланума. Хронологически первенство следовало бы отдать Паррасию, жившему в Афинах во второй половине V века. Работ его не сохранилось. Остается только гадать на основании скудных письменных источников. Говорить о Паррасии Эфесском имеет смысл только в том случае, если, завершив странствие по музейномулабиринту, представить себе, как выглядел бы уже выстроенный изобразительный ряд, если б в него вошли творения Паррасия. Это знаменовало бы выход эстетического сознания из мифологической сферы (даже можно сказать: выброс из нее) в земной мир, утративший связь с миром духовным. Процесс этот в древнегреческой живописи начался с последней трети V в. до Р. Х. Если Полигнот еще трактовал мифологические сюжеты, судя по всему, в имагинативном духе, то, по свидетельству Плиния Старшего, Аполлодор был первым, научившимся изображать вещи такими, какими они представляются внешнему зрению. Паррасий пошел еще дальше в этом направлении. Помимо «достоверного» воспроизведения трехмерного мира его еще более интересовала проблема выразительности (экспрессии), передача сложных эмоциональных состояний. Добивался он таких эффектов иногда на весьма сомнительных и даже криминальных путях.

Теперь несколько слов о Силанионе. Этот скульптор, отмеченный Плутархом наряду с Паррасием, жил во второй половине IV в. до Р. Х., т. е. много позже знаменитого афино-эфесского живописца. О его творчестве в отличие от Паррасия можно составить более конкретное представление благодаря древнеримским копиям. Однако сказать, как выглядело его изображение Тесея, трудно. В Старом музее имеется небольшая по формату бронзовая группа, датируемая второй половиной IV в. до Р. Х. и хорошо передающая определенную тенденцию в минотаврианской иконографии того времени, возможно, восходящую к Силаниону.

Минотавромахия.

Ill-I вв. до Р. Х.

Старый музей.

Берлин