Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга вторая

Вспомнилась мне и моя давняя идея, которую не удалось до конца воплотить. Перед моей первой поездкой в Мадрид на международный эстетический конгресс в 1992 году у меня возникла интересная мысль о шести крупнейших живописцах XX века, которые привели живопись к завершению: трех русских и трех испанцах, т. е. пришедших в искусство с двух флангов Европы (восточного и западного) и покоривших весь мир. Вы понимаете, конечно, о ком речь: Кандинский, Малевич, Шагал и Пикассо, Миро, Дали. Я написал тогда даже небольшую брошюру на эту тему, в которой усматривал и некоторые параллели-противоположности развития искусства в России и Испании (от Феофана Грека и Эль Греко, соответственно), приведшие к появлению этих титанов, но издать ее не удалось. Где-то пылится в архиве. По-моему, даже в «Апокалипсис» эти мотивы не попали, хотя входившие в ту брошюру пост-адеквации оказались уместными в этой книге. Я и до сих пор убежден, что эта шестерка — самые значительные фигуры в искусстве XX века. Хотя рядом с ними, но рангом несколько более низким (в художественном отношении, по эстетическому качеству), мы знаем немало и других крупных художников. Однако шестерка — знаковые фигуры. Они во многом довели живопись до ее верхнего предела в плане живописно-художественной выразительности и этим фактически завершили ее. Некоторые из них, как тот же Миро, просто заявляли, что хотят убить живопись. Миро, к счастью, не сумел убить ее в своем творчестве, будучи гениальным мастером цветоформы, но существенно способствовал этому, как и вся шестерка в целом. Их ближайшие последователи довели дело до логического конца. Хотелось бы вернуться когда-то к этой теме теперь, когда все основные работы этих художников я видел и изучил в оригинале, да хватит ли сил и времени? Всё уходит… Увы…

Густав Климт.

Этот поцелуй всему миру.

Фрагмент Бетховенского фриза.

1902.

Сецессион. Вена

В Музее истории искусства оказалась небольшая, но приятная выставка Веласкеса, не самого моего любимого художника, но бесспорно сильного и интересного. Его серо-розово-жемчужные цвета и тона завораживают любителя живописи. Выставка собрана в основном из венских работ (их оказалось больше, чем я как-то привык думать) и ряда крупных вещей, привезенных из Прадо, Лондона, других больших собраний. Понятно, что в этом музее меня больше влекут давно полюбившиеся полотна Рафаэля, Тициана, Тинторетто, Рогира, Кранаха, Брейгеля, как и некоторые другие, у которых я и на этот раз провел немало времени в блаженном созерцании. Сама атмосфера этого музея, пребывание в его уютных залах настолько располагает к духовно-эстетическому парению, пиршеству духа, что приятно и радостно просто предаться безмятежному сидению в каком-нибудь зале и погружению в общую музейную ауру искусства старых мастеров. Знаю, что Вам это хорошо знакомо. В отличие от моего прошлого посещения Вены несколько лет назад (лето 11-го, есть описание поездки в «Триалоге»), когда в залы со старыми мастерами были внедрены огромные режущие глаз фиолетовые полотна Яна Фабра, на этот раз они были практически свободны от вторжения пост-культурной инородности. Я говорю почти, потому что все-таки рядом с некоторыми шедеврами помещены небольшие на этот раз штудии участников изокружка при музее на темы этих картин. Жалкое зрелище, но на них можно и не обратить внимания, помещены не на стенах, а на отдельных временных подставках, и их, к счастью, не очень много.

Эгон Шиле.

Смерть и девушка.

1915–1916.

Австрийская галерея.

Вена

Понятно, что я обошел и все места, связанные с Сецессионом. Что ни говори, а Климт и Шиле — интересные художники и очень точно выражают дух своего эстетски-символистского времени. При том в чисто австрийском варианте. В Германии, Франции или России, как Вы знаете, все это было несколько по-иному. Близко по духу, но по-иному по форме. Бетховенский фриз вряд ли выражает суть Девятой симфонии даже в интерпретации Рихарда Вагнера, но сам по себе он, конечно, крайне интересен и своим предельным эстетизмом свидетельствует о более глубоких уровнях символизации, чем та примитивная символика, которую предлагают искусствоведы широким кругам зрителей фриза. И в этом фризе, и в других работах Климта и Шиле, которых немало в Вене, за эстетской линией, радующей душу утонченных ценителей искусства, кроется так много духовно-болезненного надлома и апокалиптических предчувствий, что эстетический восторг сопровождается нередко каким-то глубинным содроганием всего организма от предощущения большой беды.