Трясина. Год Тысячный ч.1-2 (СИ)

Он с силой рванул весла и принялся что-то бормотать себе под нос - очевидно, слова молитвы. Туман сгустился. Нартос заворожено смотрел, как над рекой один за другим загораются огоньки, будто чья-то невидимая рука зажигала парящие в воздухе свечи. Поднялся ветер, закружил над рекой клочья тумана. Приглядевшись, Нартос различил в тумане неясные очертания. Лица. Лики мертвецов, с которых давным-давно сошла плоть. Пустые глазницы, костяные ухмылки. В клубах тумана вырисовывались то бессильно повисшие костлявые руки, то растрепавшаяся прядь волос, то край савана. Уже не клочья тумана, а бесплотные призраки кружились над рекой в безмолвном танце. Над темной водой вздымались сотни бледных рук, тянулись к призракам, будто в приветствии. Скользкие пальцы скребли о деревянные борта лодки, раскачивали ее, грозя опрокинуть. Лодочник, похоже, окончательно утратил присутствие духа. Бросив вёсла, он обхватил голову руками и уставился себе под ноги, будто не желая видеть происходящего. Нартос вновь услышал его бормотание:

- Уходите, улетайте, сгиньте прочь... Не губите заблудившихся в ночи... Свечи ваши пусть горят у алтаря... Души ваши пусть найдут себе покой...

Слова охранительной молитвы, которую обычно читают, чтобы отвадить нежить. Нартос осознал, что рука его скользнула за пазуху хламиды, и пальцы судорожно сжались вокруг медного медальона со знаком Всевидящего Вышнего. С досадой он заставил себя разжать ладонь. Сейчас, после его отречения, лицемерием было бы уповать на заступничество Вышнего.

- Алаис... Альбин...

Альбин. Его подстрелили, как собаку, у самой границы Семгалена. Стояло раннее, туманное утро, и трава была сизая от росы. Бетонные столбы ограждения темнели в утренней мгле. Тёрн. Энергия была отключена, и металлические нити, усеянные шипами, висели безжизненно, как паутина, на них поблёскивали капли влаги. Он был ещё жив тогда. Корчился на земле и выл от боли. Или от бессильной ярости. Ни дать ни взять волчара, которому перешибло хребет. Они подошли, ткнули стволом ему в зубы - встать, падаль! Тот лишь ощерился: 'Иди ты! Я ног не чувствую'. Тогда его ухватили за ворот и волоком потащили к самоходной машине, за ними по росной траве тянулся кровавый след... Что ж, он сам выбрал свою судьбу. После кончины Императора Сильвирия (который, по некоторым сведениям, умер не своей смертью, но был отравлен), стало очевидно, что и сыну его Алаису жить осталось совсем недолго. Наёмники Августы шли за ним по пятам. Вырезали всех его людей до последнего служки. За исключением тех, кто сдался на милость Августе. Тех пощадили. Остался лишь Альбин Гхор. Телохранитель Императора. Он был верен кесарю до конца. А мог ведь сохранить себе и жизнь, и свободу, просто присягнув новой правительнице... Алаис, Император Ромеи. Феофано, его женщина. Августа так и не признала этот союз. Зойи, их первеница. Жаль, что не сын. Но ведь будут у нас ещё дети, правда? И проживём мы ещё долго-долго. И счастливо. И пусть эта змеюка захлебнётся собственным ядом, пусть этот святоша-её духовник раздирает на себе одежды и сыплет пригоршни пепла на свою лысеющую голову. Мы их всех переживём, правда ведь, правда?.. Им было обещано убежище в Королевстве Семгален. При старом Сильвирии отношения между двумя державами были, в общем-то, неплохими. Августа же вполне могла развязать войну, поэтому сразу было решено, что в Семгалене беглецы надолго не задержатся. Отдышатся немного, а после двинутся дальше, в Эверон и Антраум. Туда Августа вряд ли сунется... Преследователи настигли их у самой границы. Феофано была мертва. Альбина подстрелили. Алаис... Августа велела доставить его целым и невредимым. Приказ был выполнен. Теперь их имена звучат голосами призраков. Алаис. Альбин. Феофано. Зойи...

- Прочь, прочь. Сгиньте прочь!..

Будто вняв словам молитвы, ночной морок начал отступать. Новый порыв ветра развеял туман, гоня призраков прочь. Могильные огоньки гасли один за другим. Утопленницы скрылись в темных глубинах. Миг - и нет ничего. Лишь плещет волна у кормы, да шепчется ветер в зарослях прибрежного камыша и осоки. Берег уже близко.

Лодочник вздохнул с облегчением и снова взялся за весла.

- Никак не могу привыкнуть, - сказал он, будто оправдываясь за свое недавнее малодушие. - Думаешь, первый раз такое вижу? Только молитва и спасает.

Он взглянул на человека в монашеской хламиде и усмехнулся.

- Точно не передумал? Мы же, считай, еще не переправились. Можешь себе вообразить, что творится в самой Топи? Еще не поздно вернуться.

Нартос медленно покачал головой.

- Ты многих переправил? Кроме меня? - спросил он, чтобы перевести разговор в другое русло.

- В этом году двоих. Ты третий. И ни один не передумал, - сказал лодочник.

Северная Топь была воплощением зла и ужаса. В провинции наихудшим оскорблением было назвать своего ближнего "змеепоклонником". Тем не менее, некоторые безумцы отрекались от Закона Праведников и бежали в Топь. Как бежит сейчас Нартос.

***