Напомню, что синедрион был не только (и даже — не столько) судебным учреждением. К его компетенции относились все важнейшие для государства дела. Синедрион, в частности, принимал решения об объявлении войны, о разрушении совращенного города и т. д. М. Абрамович прав, заметив, что перечень вопросов, рассматриваемых синедрионом, «бесконечен, как жизнь». И, безусловно, к числу таких вопросов относилось обсуждение мессианских притязаний. Тем более, что в случае с Иисусом ситуация, как уже сказано, была для иудейских иерархов не до конца ясной. Во всяком случае — до того момента, пока Каиафа, нарушая все правовые нормы, не потребовал от Иисуса признания в том, что Он «Христос, Сын Божий».
Важно подчеркнуть и то, что до этого самого момента Иисус ни разу не давал первосвященникам повода обвинить Его в приравнивании Себя к Богу. Он понимал, что труднее всего осознать смысл Его благовестия тем иудеям, которые далеко отошли от Бога. Он открывал Божественную истину постепенно, по мере осознания людьми этой сложнейшей для человеческого ума материи. Ведь вначале даже родители и ученики Иисуса не понимали всей тайны, связанной с отношением Его к Богу-Отцу. Прикровенное богоявление — очень точное в этом смысле понятие. Иисус раскрывает истину постепенно. Он никого не торопит и в ряде случаев отказывается явить очередное чудо, чтобы не «ошеломлять умы тех, кто не сочувствует ни Ему, ни Его целям»[218]. По толкованию епископа Мефодия, даже Иоанн Креститель, послав из темницы к Иисусу двоих из своих учеников, «не вопрошает прямо: Ты ли Христос, а прикровенно, чтобы не дать врагам Иисуса Христа повод обвинить Его пред римлянами, если бы Христос ответил прямо на этот вопрос»[219]. Возможно, по той же причине Иисус не приветствовал обращения к Нему как к Мессии. Возможно, Он допускал, что Его мессианский статус мог быть исследован в синедрионе иудейскими иерархами и законоучителями.
Вспомним последнюю главу трактата Санхедрин, в которой приведена «методология» подготовки к «Дням Машиаха», а также комментарии раввинов о том. что лишь синедрион способен определить, чем вызван духовный порыв пророка — «откровением свыше или больным воображением». Все эти толкования лишь подтверждают, что выяснение таких вопросов с древнейших времен действительно относилось к компетенции синедриона. Но не как верховного еврейского суда, разбирающего совершенное преступление, а как высшей духовной и религиозной инстанции Иудеи! Ничто и никто не препятствовал иудейским мудрецам обсудить до суда в спокойной обстановке сложившуюся ситуацию, выяснить истинное отношение Иисуса к заповедям Бога. Как уже показано. Он эти заповеди не нарушал. Он их по-другому толковал. Но это не повод еще до суда принимать кулуарное решение об убийстве Иисуса, а потом вести Его на судебную расправу.
Шаммай и Гиллель по-разному толковали Тору и предлагали различные варианты практического исполнения заповедей. Но они дискутировали и доказывали свою правоту не в суде. Известного вождя еврейского восстания Бар-Кохбу, которого Акива, по сути, признал Машиахом, мудрецы тоже не в суде перепроверяли: «обладает ли он сверхестественными способностями — может ли определить правого и виноватого в тяжбе»?[220].
Евангелист Иоанн свидетельствует, что и Иисус предлагал Своим обвинителям обсудить до суда правомерность Его притязаний: «Кто из вас обличит Меня в неправде? если же Я говорю истину, почему вы не верите Мне?» (Ин. 8:46). Но преследователи Иисуса «сговорились уже» (Ин. 9:22), никого не хотели слушать и слышать (Ин. 9:27), не желали обсуждать мессианские притязания Иисуса. Иоанн еще раньше дает это понять, приведя вопрос Никодима, обращенный к тем, кто уже принял решение об убийстве: «судит ли закон наш человека, если прежде не выслушают его и не узнают, что он делает?» (Ин. 7:50–51).
Суть ответа заключалась в следующем: а зачем это делать, если и так ясно, что притязания Иисуса неосновательны — ведь «из Галилеи не приходит пророк» (Ин. 7:52).
Таким образом, у иудейских иерархов было два варианта: обсудить мессинские притязания Иисуса в синедрионе как в авторитетном религиозном собрании до выдвижения против Него конкретного обвинения или осудить Его в том же синедрионе как вольнодумца и отрицателя Торы. Последний вариант показался первосвященникам более предпочтительным и легко доказуемым с помощью специфических норм древнееврейского права. Они выбрали самый простой, как им казалось, способ разрешения возникшей проблемы — убить с помощью чрезвычайного права. Применить же эти нормы можно было лишь в одном случае — соединив обвинение в лжепророчестве с обвинением в подстрекательстве к идолопоклонству.