Тридцать седьмое полнолуние

– Нет. Мне не за что на вас сердиться. – Ник посмотрел на деда. – Вы иначе не могли. Это было бы слишком… вразрез всему, что вы делаете.

– Микаэль…

– Черт возьми! – Ник вскочил, покатились со стола авторучки. – Я все понимаю, все! И что Таня… она… Но я все равно чувствую себя сволочью, дед! Я предал ее!

– Нет, Мик. Предательство идет рядом с верностью. А кому был бы верен ты? Существу, которое хотело убить тебя? Существу, которое обманывало тебя? Приманило чужой личиной? Пойми, Мик, девочка Таня исчезла после инициации! Она умерла.

Дед был, наверное, прав. Но от его правоты становилось только хуже.

– Ты защищал бы ее, перекидывайся Мальевская по ночам? Ответь честно, Мик, не для меня – себе.

Он вспомнил зверей, бежавших под дождем.

– А ведь оборотни честнее. Они рвут тело, когда ведьмы – убивают твою суть, насилуют твою память, пытают разум. Но тебе трудно это принять, ты же видел Таню. Красивую, нежную, умную и понимающую. Так ведь? Ты такой ее считал?

– Да.

– Вот поэтому, Мик, я занимаюсь про́клятыми. Поэтому хочу переломить ситуацию. Если бы ты знал, сколько мальчишек гибнет, не желая поверить… Да что мальчишек! Думаешь, взрослым легко примириться с этим? Мне как-то пришлось наблюдать тяжелую сцену в госпитале. У парня пострадал мозг, а тело еще продолжало функционировать. Так вот, его родители никак не соглашались подписать согласие на отключение от аппаратуры. Они видели своими глазами, что их сын – жив. И никакие доводы врачей не могли их убедить. Они не могли понять, что сына уже не существует.

Дед поднялся.

– Таня мертва, Мик. И если бы наша система работала лучше, мне бы не пришлось сейчас объяснять тебе очевидные вещи. Так что ты не прав, тебе есть за что на меня сердиться. Прости.

Георг ушел.

Ночью Нику снова приснился лес, залитый дождем.

Странные начались дни. Внешне такие же, как обычно: Ник встречался с дедом за завтраком, вечером ходили в тир или играли одну-две партии в шахматы. В гимназии здоровался с Гвоздем, тот равнодушно проходил мимо; синяки у него уже посветлели. Зверствовали преподаватели. Говорят, Грошик даже ревел в туалете, так его запугал Циркуль. Дальшевский осунулся и частенько рявкал на свиту. Он рвался к золотой медали и желал получить ее за собственные заслуги. Вредничал историк, отказываясь диктовать вопросы к билетам, уверял, что всё есть в учебнике. Ник завалил контрольную по химии, теперь приходилось заниматься дополнительно. Засиживался до полуночи, составляя уравнения реакций. Формулы, формулы, формулы… Но иногда он замирал над тетрадью, глядя с удивлением – неужели это сейчас для него самое важное? Взаимодействие цинка с соляной кислотой? Откладывал тетрадь и открывал альбом. Вглядывался в лица родителей и брата. Парадокс: они мертвые, а он живой, потому что может убить другого парня, который мог спасти, но не спас девушку, которая хотела убить его, Ника.

Рядом с флаконом от Бориса стоял еще один пузырек, с успокоительными. Ник принимал их вечерами и засыпал быстро, без мыслей о Тане.

Именно в те дни Ник снова и снова задавался вопросом: все-таки было то наяву или нет?

Среди прочих отрывочных воспоминаний затесалось одно, очень странное: река, широкая, неторопливая. Слева берег пологий, с узкой полоской песка вдоль воды и березовыми рощицами до горизонта. Справа высокий, обрывистый. Слоистый, как торт: темные полосы земли, желтоватые – глины. В глине виднелись отверстия ласточкиных гнезд. Птицы шныряли над рекой.

Ник, полуголый до пояса, лежал на плоту. Было тепло. Солнце светило яркое, но не жесткое. Лопатками ощущалось шершавое дерево. В ногах, спине чувствовалась усталость. Болели мышцы, особенно икры. Кажется, он очень долго шел и вот наконец-то смог отдохнуть.

Плот медленно сносило течением. Ник скользил взглядом по высокому берегу – и вдруг заметил всадников, парней лет пятнадцати-шестнадцати.

Сел. Под руку попалась куртка – жесткий камуфляж. Ладонью сквозь ткань нащупал пистолет.

Всадники смотрели на него сверху. Один был в спортивных штанах и футболке. Другой – в форме, очень старой, такую носили в войну. Пару секунд спустя Ник заметил третьего, одетого еще более странно: в черный камзол и узкие штаны. Третий спешился, шагнул к обрыву. Из-под его сапог посыпалась земля.

Парень в гимнастерке приложил ладонь ко рту и крикнул:

– За излучиной сразу к берегу! Слышишь?! К берегу!

Ник кивнул.

Река, огибая холм, утягивала плот дальше. Двое всадников ускакали, и только тот, в камзоле, не отрываясь смотрел на Ника. Потом исчез и он…

Это были не Арефские земли, точно. Какие, к лешему, в Арефе березовые рощи? Да и неспешной реки там нет. Но тогда откуда камуфляжная куртка и пистолет? А всадники в странной одежде?

Значит, все-таки сон?

Вечером позвонил дед.

– Микаэль, ужинай один. Я, наверное, только завтра дома буду. Да, и посмотри десятичасовой выпуск новостей по «Федерации».

– Что-нибудь случилось?

– Пока нет.

Дед отключился.

Ник подержал трубку – в ней беспокойно надрывались гудки – и опустил на рычаг.