Тридцать второй калибр

— Слишком много для них, — ответил я. — Уж если кто и заслуживает петли, так это он.

— Я знаю, но рабочее движение сильно, и, учитывая социальные проблемы в обществе, даже более могущественные люди, чем губернатор Фэллон, сочли бы целесообразным отпустить Залнича.

— Кто этот Залнич? Не думаю, что встречала этого джентльмена, — спросила Мэри.

— Это русский, который считается главарем банды, взорвавшей пароходную пристань в 1915, — объяснил я.

— Ты хочешь сказать, что его так и не повесили?

— Да! — ответил Джим. — И даже хуже: боюсь, он будет помилован.

— Неужто? — усомнился я.

— Это так! Я почти уверен! Хоть Фэллон и американец, но все-таки в первую очередь он — рабочий. Да и они угрожали ему так же, как и мне: мол, если Залнич не выйдет на свободу, то они пойдут на все. Думаю, Фэллон боится их, если не физически, то политически. Он ведь хочет переизбрания.

Джим помогал обвинению в процессе нал Залничем. На самом деле, это Джим приложил все усилия, чтобы отправить этого русского в тюрьму. В то же самое время Джим получал множество писем с угрозами — как и всякий американец, осуждавший немцев еще до того, как мы вступили в войну. Конечно, это ни к чему не привело, и вскоре общественность не обращала никакого внимания на это дело. Залнич отправился в тюрьму, но его товарищи неустанно трудились над его освобождением. Пользуясь страхом перед большевиками, рабочие смогли оказать влияние на губернатора.

Уикс унес суп и принес жаркое, когда появилась Энни. Девушка была испугана и зла.

— Мистер Фельдерсон?

— Энни, что случилось? — отозвался Джим.

— Сэр, вы сможете подняться наверх?

Мэри встала со своего места.

— Джим, я подымусь, — сказала она.

— Но она хотела видеть мистера Фельдерсона, — как-то резковато сказала Энни.

— Да, вы двое лучше останьтесь и развлеките друг друга, — решил Джим. — Баппс, разрежь мясо на порции!

— Если резать будет Баппс, то наверняка будет весело, — рассмеялась Мэри.

Джим ушел, а я занял его место. Есть одна вещь, которая удается мне много хуже, чем другим — разрезание мяса. У меня дома это происходит еще на кухне, а вот Джим гордится тем, как ловко у него получается разделать птицу, и потому настаивает на том, чтобы ее подавали к столу целиком.

— Что у нас сегодня? — спросила Мэри в то время, как я примеривался к решению своей задачи.

— Жареная утка, — ответил я, пытаясь не выдавать волнения.

— Баппс, погоди — Уикс подстелет клеенку, а я возьму зонтик.

— Не умничай, — заявил я, хватаясь за нож. — Просто смотри! Я наблюдал за тем, как Джим разделывает птицу, и теперь знаю, как это делается!

Я атаковал спину утки, но вилка сорвалась со скользкого бока и разбрызгала всю подливку.

— Смотрю, — хмыкнула Мэри.

— Ну, ты же хотела немного подливки, не так ли?

— Да, но только на тарелке.

В следующий раз я осторожно поместил вилку точно по центру грудки, и мягко надавил — теперь я вроде как приноровился, но эта тварь выскочила из тарелки.

— Да она еще жива! — приходя в ярость, воскликнул я.

— Если ты позволишь, я нарежу ее, — предложила Мэри.

— Тогда вперед! — ответил я, уступая ей место. Она легко и ловко отделила ноги, и затем раскромсала всю птицу — это можно объяснить только тем, что утка уже была подготовлена к разделке.

До нас долетели какие-то отзвуки со стороны лестницы: препирательства, хлопанье дверью и торопливые шаги. Затем в комнату ворвалась Хелен. Она была одета для выхода и яростно втыкала заколку в шляпку.

— Уоррен, заберешь меня домой? — спросила она.

Мэри обернулась к ней.

— Хелен, что случилось?

— Ох, я не могу больше оставаться здесь. Ни минуты. Довольно тяжело находиться в одном доме с человеком, которого ненавидишь, ну, а когда муж подкупает слуг, чтобы те шпионили за тобой, не спуская глаз — как будто бы ты полоумная…

Ее глаза сверкали. Мэри взяла руки Хелен в свои и попыталась успокоить ее.

— Хелен, дорогая, ты не представляешь, насколько это смешно. Никто не шпионит за тобой.

Хелен вырвалась из ее объятий.

— Так значит, ты за него! Вы все против меня, я знаю это! Уоррен привел тебя сюда только затем, чтобы ты уговаривала меня остаться с мужем. Ну, я не собираюсь этого делать, понятно? Не собираюсь! Я ненавижу его! Я бы его убила! Уоррен, если ты не отвезешь меня домой, то я уйду одна! — она была практически в истерике.

— А ты подумала, что будет с матерью? — спросил я. — Она не знает о твоей ссоре с Джимом. Если она узнает, что ты собираешься разводиться, то это может убить ее. Ты же знаешь, насколько она слаба.

Я услышал тяжелые шаги Джима, спускавшегося по лестнице.

— Мэри, я могу остановиться у тебя? — в глазах Хелен стояли слезы; казалось, что она уже на краю.

— Конечно, моя сладкая! — ответила Мэри, поцеловав ее и уводя в гостиную. — Пройдем сюда, и ты приляжешь, а я пока соберу вещи.

Когда Хелен выходила из комнаты, вошел Джим. Мэри повернулась к нам, и обвела нас взглядом, прошептав: «Все мужчины — скоты». Пока она подымалась наверх, Джим наблюдал за ней. Его лицо вновь стало насуплено.

— Догадываюсь, что мы такие, но вот никак не пойму, почему и как.