Тридцатилетняя женщина

Маркиз оглядел экипаж «Святого Фердинанда» и содрогнулся. Все четыре купца были бледны и тряслись от страха, а матросы собрались в кружок и, очевидно, сговаривались о том, как бы перейти на сторону «Отелло»; они смотрели на корабль корсара с жадным любопытством. Только боцман, капитан и маркиз, глядя прямо в глаза друг другу, обменивались мыслями, полными благородства.

– Да, капитан Гомес, я давным-давно расстался со своей страной и семьей, и сердце мое было сражено горем! Неужели мне суждено проститься с ними навеки в тот самый миг, когда я несу радость и счастье своим детям?

Генерал отвернулся, и, когда гневные его слезы упали в море, он заметил, что рулевой вплавь достиг корсарского судна.

– На этот раз, – ответил капитан, – вы, конечно, проститесь с ними навсегда.

Моряка испугал безумный взгляд француза. В это время оба судна стали почти борт к борту. Генерал, увидев экипаж вражеского брига, поверил жуткому предсказанию Гомеса. По три человека стояло у каждого орудия. Пушкарей можно было принять за бронзовые статуи, так атлетически были они сложены, так застыли их лица, так мускулисты были их обнаженные руки. Смерть, поразив этих силачей, не сбила бы их с ног. Хорошо вооруженные, деятельные, ловкие и крепкие матросы стояли неподвижно. Их мужественные лица загорели на солнце, огрубели от непогоды. Глаза их горели, в них светились отвага и сметливость, злобное торжество. Глубокое молчание корсаров, столпившихся на палубе, свидетельствовало о строжайшей дисциплине, благодаря которой чья-то несокрушимая воля усмиряет этих злых духов, принявших человеческий образ. Главарь стоял у грот-мачты, скрестив руки; он был без оружия, лишь топор лежал у его ног. Голову его защищала от солнца широкополая войлочная шляпа, и тень от нее скрывала лицо. Солдаты, пушкари и матросы, напоминавшие собак, лежавших у ног хозяина, переводили взгляд со своего капитана на торговое судно. Когда бриг подошел к бригу, толчок вывел корсара из задумчивости, и он шепнул что-то своему молодому помощнику, стоявшему в двух шагах от него.

– На абордаж! – крикнул молодой корсар.

И «Отелло» с поразительною быстротой взял на абордаж «Святого Фердинанда». Корсар негромко отдавал приказания, его помощник повторял их, и люди – а каждому заранее были известны его обязанности – преспокойно отправились на палубу захваченного корабля, словно семинаристы к обедне, и, связав руки матросам и пассажирам, захватили добычу. Они мигом перетащили на палубу «Отелло» бочки, наполненные пиастрами и съестными припасами, и весь экипаж «Святого Фердинанда». Когда корсары, связав генералу руки, швырнули его на какой-то тюк, словно он сам был вещью, ему почудилось, что все это он видит во сне. Корсар, его помощник и один из матросов, очевидно, исполнявший обязанности боцмана, стали совещаться. Говорили они недолго, потом матрос свистнул; по его приказу все корсары перескочили на борт «Святого Фердинанда», вскарабкались на мачты и принялись обдирать паруса и снасти с такою быстротою, с какою солдат на поле брани раздевает убитого, позарившись на его сапоги и шинель.

– Пришла наша погибель, – спокойно сказал маркизу испанец, следивший взглядом за жестами трех главарей, пока они совещались, и за движениями матросов, старательно разбиравших оснастку брига.

– Отчего вы так думаете? – спокойно спросил генерал.

– А вы полагаете, что они будут с нами церемониться? – ответил испанец. – Они, по всей вероятности, сейчас решили, что нелегко будет сбыть «Святого Фердинанда» во французских или испанских портах, и решили потопить его, чтобы не возиться. Ну а нас… уж не воображаете ли вы, что они возьмут на себя обузу и будут нас кормить, когда сами не знают, к какому порту пристать?

Не успел капитан произнести эти слова, как генерал услышал душераздирающие вопли и глухой плеск, будто в воду упало несколько человек. Он обернулся – четырех негоциантов как не бывало.

И когда генерал с ужасом взглянул на восьмерку свирепых пушкарей, то увидел, что руки у них еще подняты.

– Ну что? Я говорил вам, – бесстрастно вымолвил испанец.