Тригон. Изгнанная (СИ)

В одиночку покидать лагерь страшно. В каждом облучённом ей мерещится угроза, но в сравнении с жизнью маленького гоминида, её страхи кажутся надуманными. И Тилии вызывается отправиться к барьеру, после чего немного расслабившись, Рука почти на пальцах объясняет ей, как можно срезать часть пути и выйти прямо к барьеру, чтобы об этом не узнала, как минимум, половина лагеря и даёт несколько дельных наставлений, которые она послушно старается запомнить.

Положив в сумку кое-что из еды, и прихватив наполненный до краёв мешок с водой, Тилия, озираясь по сторонам, незаметно выскальзывает из хижины. Её путь не лежит ни через кухню, ни через лагерь, как в прошлый раз — это слишком опасно. Объяснить той же Варе, куда это она собралась с полной сумкой провизии, будет крайне затруднительно.

Обогнув лагерь, она с трудом, но всё же выбирается на ещё одну, почти незаметную взгляду тропу, упомянутую Рукой и, стараясь никуда не сворачивать и внимательнее смотреть под ноги, спешит к барьеру. Нависшие по бокам стены служат прекрасным ориентиром и хоть и временной защитой от солнца. На дорогу туда и обратно, по её подсчётам, уйдёт не меньше пары часов, и если поторопиться, можно успеть до момента, как раскалённый добела диск неподвижно зависнет над головой.

По пути ей то и дело попадаются пустые силки: наказ Руки — проверить ловушки в этой части Долины, но зверь, словно чует угрозу и не спешит раньше времени расставаться с жизнью.

Когда впереди, наконец, маячит просвет, а следом и выжженная смертоносная черта, Тилия вздыхает с облегчением. Укрывшись за ближайшим колючим кустом волчеягодника и переводя дух после долгой прогулки, она прислушивается. Редкие трели невидимых птиц и жужжание надоедливых насекомых, кажется, — единственные звуки, что окружают её, но стоит только подняться на ноги и с опаской озираясь по сторонам приблизиться к барьеру, как из кустов тут же выбирается Като. Умение передвигаться бесшумно было тем немногим, что так восхищало Тилию в гоминидах и никак не давалось ей.

— Привет, — как можно дружелюбнее приветствует мальчика Тилия, окидывая того внимательным взглядом. Грязь и пыль тонким слоем всё так же покрывают великоватую одежду и открытые участки детского тела. Воспалённая кожа на лице и шее мальчика выглядят ещё хуже, чем при прошлой их встрече. Под глазами синеватые круги, словно от недосыпа, хотя, скорее всего, ребёнок просто обезвожен.

— А где Рука? — слышит она настороженный вопрос и маленький Като с надеждой заглядывает ей за спину. Ближе он так и не подходит.

— Она приболела немного, но просила, чтобы я принесла тебе поесть, — поспешно отвечает Тилия и, приблизившись к тому месту, где несколькими днями ранее сидела её новоиспечённая соседка, снимает с уже порядком онемевшего плеча тяжёлую сумку. Взгляд мальчика загорается, когда она достаёт пузатый кожаный мешок с водой. Ловко поймав подношение и выдернув деревянную пробку, Като с жадностью припадает потрескавшимися губами к узкому горлышку.

Дождавшись, когда он утолит жажду, Тилия с готовностью тем же способом переправляет через барьер и остальную еду. За последние два дня в хижине скопилось достаточно мяса и сладких фруктов и только теперь, наблюдая за этим голодным ребёнком, её осеняет, что, скорее всего однорукая гоминидка намеренно капризничала и отказывалась от еды, зная, что есть тот, кому она нужнее.

«Неизвестно вообще ел ли он с тех пор, как я видела его в прошлый раз», — наблюдая за тем, как жадно ест ребёнок, думает про себя Тилия, и эта мысль просто невыносима.

— Ты же знаешь, что наступать сюда нельзя? — склонив голову чуть вбок и пристально наблюдая за тем, как она, скрестив ног, устраивается на земле напротив, спрашивает Като. Словно это она малое дитя, и вот сейчас совершит непоправимое.

— Да, конечно.

— Я раньше думал, что всё это в-в-выдумки взрослых.

— Я бы тоже, наверное, не поверила, если бы не увидела собственными глазами.

— Ты не такая, как остальные, — чуть нахмурив свои тёмные брови отзывается Като, наконец, подходя ближе и усаживаясь лицом к Тилии. Скорее всего, он имеет в виду её бледную кожу, слишком длинные волосы и более опрятный вид, но всё же спрашивает, не в силах сдержать любопытства.

— И что же во мне не так?

— Не знаю, — пожимает он узенькими плечами, снова принимаясь скрести и без того раздражённую кожу шеи и Тилия со всё возрастающей тревогой смотрит на грязь под его ногтями. — Ты просто другая и всё. У тебя есть свой тотем?

— Тотем?

— Твой оберег, — поясняет маленький гоминид и, закатав чересчур длинный рукав своей грязной одёжки, обнажает тонкое запястье. Следующие слова он произносит с гордостью, которая вызывает у неё невольную улыбку. — Это лапка зайца, мой тотем. Когда я подросту, смогу сделать себе целого зайца!

— И что же он означает?