Тригон. Изгнанная (СИ)

Когда, всё больше прихрамывающая на больную ногу, Рука сдаётся и просит сделать остановку, их немногословный спутник лишь молча кивает и без предупреждения скрывается из виду. Оставшись вдвоём, они устраиваются в тени дерева с необычной, конусовидной кроной и лишь приглядевшись, Тилия замечает, что на нём растут вовсе не листья: дерево сплошь усыпано тонкими зелёными иглами длиной с человеческий палец. В остальном природа тоже не радует: трава местами не доходит даже до лодыжек, стволы молодых лиственных деревьев уродливо гнуться, словно барьер делит не только Долину и его обитателей, но и до неузнаваемости меняет всё, что их окружает.

— Давай-ка займёмся твоей ногой, — с облегчением сбросив оттягивающий плечо мешок на землю, обращается к гоминидке Тилия и, не обращая внимания на слабые протесты гоминидки, стягивает с её ноги тяжёлый ботинок. Избавившись от повязки, осматривает всё ещё припухшую лодыжку. — Тебе нужен отдых. А ещё лучше толстая палка для опоры.

Рука лишь отмахивается, спиной опираясь об искривлённый ствол дерева и со стоном вытягивая свои длинные ноги. Думать о том, что твориться с её собственными конечностями, Тилии не хочется. Судя по всплеску боли при каждом новом шаге, она их стёрла в кровь, но ничего уже не изменить. Было глупо пускаться в путь в непривычных для неё ботинках, но выбора не было. В своей мягкой, уже порядком потрёпанной пробковой обувке, пробираясь по камням, она вообще осталась бы без ног.

— Зачем ты это делаешь?

— Что именно? — вскидывает голову Тилия, на миг прерывая своё занятие: вопрос гоминидки застаёт врасплох.

— Помогаешь нам, — поясняет Рука, из-под прикрытых век наблюдая за тем, как Тилия снова перевязывает покалеченную конечность. — Сначала я с ногой после той чёртовой лестницы, потом Като. Вас что в Термитнике учат помогать таким как мы?

— Нет, не учат, — едва слышно отзывается Тилия, не поднимая головы.

«Скорее даже наоборот», — горько усмехается она про себя, заканчивая с перевязкой и с чувством выполненного долга, занимает место рядом с собеседницей, устало прикрывая веки.

— Само как-то получается.

— Выходит, Бледная, у вас там не все полные уроды, вроде карателей или Совета?

— Выходит не все, — соглашается она, не в силах сдержать горькую ухмылку. Ещё дней десять назад она бы с пеной у рта доказывала, что и Совет и милитарийцы всего лишь хотят мира и порядка, что для того, чтобы создать идеальное государство нужно поступиться благом одного, ради блага общества в целом. Что наказание, даже за самые незначительные проступки — это предупредительная мера, которая учит остальных быть более здравомыслящими и не нарушать эдикты. Но натерпевшись от вторых, и собственными глазами увидев, к чему приводит правление первых, ни те, ни другие уже не вызывали у неё симпатию… а тем более доверие.

— А чем ты там вообще занималась?

— Да практически ничем… — утирая пот со лба, отзывается Тилия, понимая, что именно по причине полного отсутствия каких-либо занятий, увлеклась чтением. — Хотя последний год меня действительно кое-чему учили.

— И чему же? — с неподдельным интересом спрашивает Рука.

— Не думаю, что тебе это будет интересно.

— Делать-то всё равно нечего.

Какое-то время они сидят в тишине, нарушаемой лишь стрёкотом насекомых, да далёким пением одинокой птицы. Гоминидка всё ещё ждёт ответа, понимает Тилия, собираясь с духом: трудно вот так просто взять и довериться кому-то, даже, если этот кто-то и облучённая, что не раз помогала ей.

«Она всё та же гоминидка и у меня с ней не может быть ничего общего», — по привычке устало напоминает себе она, но тут же понимает, что на этот раз навешанные Советом ярлыки не срабатывают: прожив в Долине чуть больше недели, она мыслит уже другими стандартами. Этот примитивный мир кажется куда более совершенным, чем тот, которому она посвятила восемнадцать лет. Что же касательно гоминидов: то по честности, преданности и отзывчивости Рука дала бы фору любому из адептов.

— Знаешь, сейчас, после всего через что пришлось пройти, всё моё обучение кажется… пустым, — наконец подбирает Тилия подходящее слово. — Сама не понимаю, зачем всё это. Год назад нас отобрали, перевели на другой уровень и поселили в отдельные блоки по восемь человек. Мы все дни проводили за обучением: слушали лекции, смотрели ролики, прерываясь лишь на трёхразовое питание и сон.

— И о чём были эти ролики?

— Об идеальном государстве, — отвечает Тилия, устаиваясь удобнее на жёсткой земле без признаков растительности. — О том, что мы значим для общества и Нового Вавилона. Ты слышала о Материнской Обители?

— Столице? Немного. Пришлые говорят, там сборище богачей и конченых извращенцев.

— Пришлые?

— Ну, да. Те, кто приходил в Гнездо из других городов.

— И много таких было?

— Не очень. Я, наверное, за всю свою жизнь только парочку таких видела… да и те боялись до жути, что их поймают.

Тилия горько усмехается:

— Слухи о скорой на руку расправе карателей гуляет и по остальным союзным городам.

— Так, что там с Обителью? — напоминает Рука, явно заинтересовавшись.