Тригон. Изгнанная (СИ)

Раздражённая безразличием изгнанника к судьбе малышей, Тилия лишь прикусывает губу, чтобы не нагрубить снова. Хотя она и понимает, что тот прав: им больше ничего не остаётся, как дожидаться пока маленькие воришки закончат начатое. Время плетётся утомительно медленно, но ни Рука, ни Тилия не сводят встревоженных взглядов со стены, словно ожившей от мечущихся вокруг птичьих теней и вот уже набитые доверху плетёные сетки оттягивают детские плечи. Всё так же аккуратно, стараясь не делать резких движений, попеременно переставляя ноги и руки, в попытках отыскать подходящую опору, они начинают свой медленный спуск.

Но когда до земли остаётся совсем немного, происходит то, чего Тилия опасалась больше всего. Маленькая, пугливая пташка, видимо мимо гнезда которой пролегает не лёгкий путь ребёнка, грозно щебеча, машет крыльями у темноволосой головы, и мальчик, пытаясь отмахнуться от назойливого существа, вдруг теряет равновесие.

— Вот чёрт! — раздаётся совсем рядом возглас Руки, отчего ещё секундой ранее расслабленное тело изгнанника напрягается, а Тилия обречённо закрывает глаза, в ожидании истошного крика. Но слышно лишь, как мелкие камни градом летят вслед за сорвавшимся тельцем. Время словно замедляет свой бег, делаясь вязким, словно желе, звуки Долины с трудом проникают в заложенные от шока уши, сквозь плотно прикрытые веки с трудом пробивается яркий солнечный свет. Судя по воцарившейся тишине, её спутники чувствуют себя не лучше.

Ещё какое-то время, Тилия пребывает в оцепенении, до боли в сведённых судорогой пальцах, словно за нечто спасительное вцепившись в неровную, раскалённую поверхность, скрывающего их камня. Но поняв, что больше не может оставаться в стороне, забыв о натёртых до крови ногах, неуклюже выбирается из укрытия и сломя голову несётся в просвет между деревьями, где, как ей кажется, упал мальчик. Слышно, как за спиной сдавленно кричит Рука, призывая её немедленно вернуться, но она может думать только о том, что где-то там, на острых каменных гранях лежит тело маленького гоминида.

«О, Хранители, не дайте ему умереть!» — впервые в жизни призывает Тилия высшие силы. Не видя ничего вокруг, она летит вперёд пока, наконец, не замирает. Дыхание сбивается, сердце, готовое выскочить из груди, стучит где-то в горле. Все надежды на хоть сколько-нибудь благоприятный исход рушатся, стоит только увидеть изломанное детское тельце на измазанных птичьим помётом, кровью и разбитыми яйцами камнях. Широко открытые глаза, словно два зеркала, отражают голубизну послеполуденного неба. Сколько у него было времени, чтобы осознать, что это конец? Секунда? Две? Этот ни в чём не повинный ребёнок даже не успел испугаться, когда его настигла смерть.

Не в силах больше выносить подобного зрелища, Тилия отводит глаза и отворачивается, и только тогда слышит над головой слабые всхлипы и щебет растревоженных птиц. Она совсем забыла, что сборщиков яиц изначально было двое! Сотрясаемый дрожью второй малыш, испугано жмётся к стене, округлившимися от страха глазами глядя на землю. Его тонкие пальцы до белизны в суставах, мёртвой хваткой цепляются за то единственное, что удерживает его от падения: два длинных, торчащих из темнеющих провалов гнёзд, колышка.

— Эй, не смотри вниз! — задрав вверх голову, кричит ребёнку Тилия, пытаясь подавить нарастающую с каждой секундой панику. — Ты можешь спуститься?

Но ей вторит лишь собственное эхо. Мальчик в ужасе от произошедшего, всё так же неподвижен. Она вообще не уверенна, что в таком состоянии он воспринимает реальность. В памяти Тилии до сих пор было свежо то чувство, что она испытала, впервые в жизни став свидетелем чьей-то смерти. После были и каннибал, и здоровяк, но то накатывающее чувство всепоглощающего ужаса, впервые охватившее её, когда светловолосая гоминидка билась в предсмертной агонии, захлёбываясь кровью, так и осталось самым сильным.

И это тот мир, в котором её заставили жить! С постоянными смертями, страхом за собственную жизнь и знанием того, что она сама была вынуждена стать убийцей. Мир, где детей заставляют рисковать жизнями, где можно убивать, не опасаясь наказания или вживлять под кожу капсулы с ядом!

— Бледная, хватит орать, пока сюда не сбежалась вся Яма! — раздражённо шипит, появившаяся за спиной Рука. — Нам нужно уходить.

— Что, оставим его здесь одного? — бросает на неё испепеляющий взгляд Тилия, не двигаясь с места. Она злилась на Руку, сама не знала почему, на изгнанника, что повёл их именно этой дорогой, злилась на отца, что не защитил, на милитарийцев. — Он напуган и если мы не поможем…

— Знаешь, ты начинаешь меня напрягать, — мёртвой хваткой вцепившись в плечо Тилии, разворачивает её лицом к себе облучённая. На слегка потемневшей от загара чувствительной коже Тилии тут же остаются отпечатки от сильных гоминидских пальцев. — Вот думаю, а не бросить ли мне тебя здесь и не дать дёру?