Тригон. Изгнанная (СИ)

«В такой крепости ничего не страшно!» — несмотря на страх, предательски сковавший тело, с восхищением думает Тилия. Подгоняемая гоминидами она вслед за Шрамом переступает порог хижины и сразу же в лицо ей ударяет прогорклый запах гари, что режет глаза и по-хозяйски забирается в лёгкие. А вонь давно немытых тел и запах жарившегося на тлеющих углях мяса, вызывает судорожный приступ тошноты.

Когда глаза привыкают к полумраку, Тилия, чтобы хоть как-то отвлечься от накатывающего на неё волнами ужаса, озирается по сторонам. Пространство вокруг под завязку набито облучёнными, оставляя лишь узкий проход по центру: кто-то беззаботно спит прямо на грязном полу, те, что бодрствуют, как по команде поворачивают свои нечёсаные головы в сторону входной двери, с любопытством пялясь на чужаков. И стоит им только сделать первые шаги по узкому проходу, каждый так и норовит оставить свой след на скованных по рукам пленниках: ткнуть под рёбра или ущипнуть побольнее. Тилия по какой-то причине вызывает большее интереса у местных, и нет никакой возможности воспротивиться, дать отпор или хотя бы увернуться. Чувствует себя уродцем, выставленным на потеху этой диковатой публике — зверьком, принадлежащим к вымирающему виду.

«Хорошо, что хоть за волосы не оттаскают», — отрешённо думает она, уворачиваясь от очередной протянутой руки, и мысленно благодаря шедшую позади гоминидку за такую предусмотрительность.

Обладатели направленных на неё лиц и рук так же молоды, как и большинство обитателей Долины, но в отличие от лагеря из которого они сбежали, детей здесь почти нет. Мороз бежит по коже, едва Тилия находит этому разумное объяснение: всему виной злополучная стена с гнёздами и любовь предводителя местных земель к птичьим яйцам.

Когда гул толпы наконец стихает и Шрам отступает в сторону, она, наконец, как следует может рассмотреть того самого Старика, о котором так много слышала. И чем дольше она глядит на того, кто по-хозяйски развалился в кресле, когда-то явно бывшем частью вертушки, и со временем обросшем искусно вырезанными костяными фигурами диковинных животных, тем муторнее становится на душе.

Предводитель этого племени даже по меркам Нового Вавилона стар. Жители Башни, а тем более Пекла редко доживают до преклонного возраста и в пятьдесят лет мужчина уже считается стариком, а женщина в тридцать — не способной к деторождению. Абсолютно лысый череп, с вздувшимися на висках венами, глубокие морщины на почти почерневшем от загара лице, холодный взгляд, от чего серые слегка помутневшие глаза кажутся мёртвыми. Единственная растительность на лице мужчины — это длинная, когда-то тёмная борода с проседью. В отличие от остальных на теле мужчины нет ни одного символа, лишь четыре белесых шрама тянутся от виска до заросшей скулы, уродливо искажая левую сторону.

«Что за зверь оставил на нём эти отметины?» — шокированная внешним видом, сидящего напротив неё на возвышении Старика, гадает Тилия, и в памяти тут же всплывают рассказы о диких псах Витилиго.

Предводитель долго рассматривает непрошенных гостей, лишь изредка кивая Шраму, который на почтительном расстоянии что-то тихо говорит тому на ухо и наконец, резким движением руки, останавливает рвущийся наружу поток слов.

— Мой человек говорит, что вы виновны в преступлении! — с нажимом обращается он к связанным пленницам и его властный голос волнами разноситься по хижине, вызывая всеобщий трепет и заставляя толпу за их спинами умолкнуть.

— Это не так, — отвечает Рука и Тилия чувствует, как той не по себе. — Мы видели, как один мальчишка сорвался со стены, и пытались помочь второму.

— Что вы делаете на моей земле?

— Мы идём в другой конец Ямы.

— Зачем?

— Я ищу свою сестру.

— А ты? — он устремляет взгляд на, застывшую чуть впереди Тилию.

— Она… — начинает гоминидка, но Старик предостерегающим жестом руки не даёт ей закончить.

— Я её хочу послушать!

Паника тут же накатывает Тилию волной. Слышно только, как раскалённые докрасна угли трещат в самом центре владений Старика, да шёпот толпы за спиной. «Что сказать? Правду? Или соврать?» — медлит она, но стоит только взглянуть в холодные, как лёд глаза, Тилия цепенеет. Теперь понятно, почему его прозвали колдуном. Он словно видит насквозь.

— Как твоё имя?

— Тилия.

— Необычное имя. Откуда ты родом?

— Из Гнезда.

Скрытый густой бородой жёсткий рот тут же растягивается в кривой усмешке, словно в подтверждение того, что он знает о ней намного больше.

— Пусть так, — соглашается он, но Тилия почти уверенна, в её маленькую ложь он ни на секунду не поверил. — Назови причину, почему ты здесь?

— Хочу выбраться из Ямы.

Эффект от произнесённых ею слов мгновенный: на неё тут же обрушивается возмущённый шквал голосов. Должно быть, такого при жизни в Яме эти гоминиды ещё не слышали. Старик, не говоря ни слова, повелительно вскидывает руку с широко раскрытой ладонью, призывая всех к тишине, после чего снова обращается к Тилии:

— Зачем?