Трилогия

и кладет в топку щепки и поленья, разжигает огонь, и дрова тотчас вспыхивают, а он говорит, что наведается к бочке, и выходит, а Алида разжимает кулак и держит перед собой браслет, ах, до чего же красивый, думает она, золотой, да синий, да красивый, из чистого золота, наверное, а синие камушки – как небо, когда она и Асле были небом, как море, когда она и Асле были морем, золотой, красивый, с синими камушками, думает Алида, этот браслет – подарок Асле, она уверена, думает Алида, она знает, точнее и знать невозможно, думает она и застегивает браслет на запястье, вот здесь теперь его место, отныне и на всю жизнь, думает Алида и глядит на браслет, ах, до чего красивый, слов нет какой красивый, думает она, а в глазах стоят слезы, и она так устала, так устала, и слышит она, как Асле говорит, что теперь ей надо поспать, хорошенько и подольше отдохнуть, нельзя без отдыха, говорит он, а браслет, он и впрямь от него, пусть она так и знает, хоть и не получила браслет из его рук, не было такой возможности, но браслет – подарок ей от него, он, мол, отправился в Бьёргвин, чтоб купить кольца, но потом увидел эту красотищу, этот браслет и не мог не купить, и теперь она все же получила браслет, хотя и нашла его, но все равно это подарок от него, говорит Асле, а Алида ложится на койку, вытягивается, трогает браслет и слышит, как Асле спрашивает, по душе ли он ей, и она отвечает, что он красивый, самый красивый браслет, какой она видела в своей жизни, поди, на всем свете краше не сыщешь, поверить невозможно, спасибо ему, от всего сердца спасибо, говорит она, он такой милый, такой замечательный мальчик, и теперь, теперь-то у нее все хорошо, говорит Асле, и она отвечает, что да, она прилегла и будет спать, у нее есть крыша над головой, и тепло здесь, так что все хорошо, и с ней и с малышом Сигвалдом, говорит она, ему незачем тревожиться, все хорошо, лучше, поди, и не бывает, говорит Алида, и Асле желает ей спокойных снов, и Алида говорит, что они поговорят завтра, и как бы тонет в своем усталом теле и уже ничего не видит, вокруг темно, мягко и темно, а еще чуть влажно, и Ослейк входит в каюту, смотрит на нее, берет одеяло, укрывает ее, подкладывает в печурку дров, садится в изножии койки, прислонясь к переборке, глядит прямо перед собой и улыбается, глядит и улыбается, потом встает, прикручивает фитиль в лампе, становится темно, и он, не раздеваясь, ложится на пол, и все затихает, совсем затихает, слышно только, как море легонько бьется-плещет в борт, как лодка легонько покачивается на волнах да потрескивают, догорая, дрова, и Алида чувствует, как рука Асле обнимает ее и он шепчет: Любимая моя, единственная, во веки веков, так говорит Асле, прижимает ее к себе, гладит по волосам, и она говорит: Любимый мой, во веки веков, говорит Алида и слышит ровное дыхание малыша Сигвалда, слышит, как ровно дышит Асле, и его тепло передается ей, и оба они дышат ровно, все спокойно, все в спокойном движении, и она и Асле двигаются в одном спокойном ритме, и все кругом тихо, синё и непостижно, и Алида просыпается, смотрит вверх, где это она и как сильно ее качает, то вверх, то вниз, что это и где она, думает Алида, садится на койке, ну да, на лодке она, в открытом море, конечно, она же была на борту Ослейковой лодки, ведь где-то им с малышом Сигвалдом надо было заночевать, здесь она и спала, а теперь вот проснулась, и на лавке спит малыш Сигвалд, а она ходила в Бьёргвин искать Асле, но не нашла и села наземь, и где же она теперь, думает Алида, куда держит путь, думает Алида и глядит на браслет, до чего же он красивый, и вот теперь, теперь вспоминает, что нашла его на Брюггене и до чего же он красивый, до чего золотой, до чего синий и это подарок от Асле, так она думала, только вряд ли это правда, наверное, браслет просто потеряли, а он впрямь такой красивый и теперь принадлежит ей, вдобавок Ослейк сказывал, что мать ее померла и что Асле тоже помер, повесили его, да, так оно и есть, а она сейчас на Ослейковой лодке, и они плывут на Дюльгью, потому как нельзя ей оставаться в Бьёргвине, дома у нее нет, денег тоже, а Ослейк сказывал, что она может вернуться с ним на Дюльгью, и теперь они плывут туда, думает Алида, а коли не нашла она Асле в Бьёргвине, то, поди, оно и без разницы, где-то ведь и ей надо жить, и малышу Сигвалду, не могут они бесперечь скитаться, а коли мать ее померла, так можно, пожалуй, воротиться домой и жить там, думает Алида, и внезапно ее пронзает мысль, что Асле нет в живых, что он повешен, повешен на Мысу, ох нет, нет, Асле жив, должен жить, он жив, само собой, жив, иначе быть не может, думает Алида, потягивается и видит, что малыш Сигвалд спит на лавке, крепко спит, спокойно, она отворяет дверь, выходит, в лицо ударяет свежий ветер, развевает волосы, приятно пахнет солью и морем, она оборачивается и видит у румпеля того, кто зовется Ослейк, и он кричит: Доброго дня тебе, доброго дня, доброго утречка пожелать не могу, потому как утро давно миновало, кричит Ослейк, а Алида глядит по сторонам и видит вокруг морской простор, открытое море, а вдали острова да скалы, совсем без растительности, сплошной камень