Трилогия

Вот какая у меня лодка, говорит Ослейк

Рыбачу я и вожу рыбу в Бьёргвин, говорит он

И денег у меня хватает, говорит он

и хлопает себя по карману, а у Алиды закрываются глаза, и она видит Асле, он сидит на корме, сжимает в руках румпель, и взгляды их встречаются, и мнится, будто его глаза – ее, а ее – его, и глаза у обоих огромные, как море, огромные, как небо, и он, она и лодка будто одно-единственное сияющее движение в сияющем небе

Ну, сейчас спать не годится, говорит Ослейк

и Алида открывает глаза, и сияющее движение тает, развеивается без следа, она чувствует только, как рука Ослейка обнимает ее за плечи и он говорит, что случившееся с Асле, конечно, плохо, но ведь это не ее вина, она тут ни при чем, говорит он, это ему тоже понятно, но ведь найдутся, поди, и такие, кто думает иначе, так что, коли она останется в Бьёргвине, ее могут заподозрить в соучастии, очень даже могут, говорит он, потому-то он не советует ей оставаться в Бьёргвине, говорит он, лучше ей пока побыть в его каюте, там безопасно, говорит Ослейк, ведет ее по палубе и говорит, что в закутке возле каюты стоит нужна́я бочка – в конце концов, они ели-пили, так что надобно ей знать, где эта бочка, говорит он, ему-то самому аккурат пора туда наведаться, прямо сейчас, говорит он, отворяет дверь каюты и говорит, вот мой маленький дом на море, не самый плохой, смею сказать, говорит он, входит и зажигает лампу, и Алида в полумраке видит лавку и стол, а Ослейк говорит, что Асле втянул ее в очень опасную историю, так он говорит, прямо не верится, но он получил свое наказание, и поделом, говорит он, поплатился жизнью, говорит Ослейк, а Алида видит лавку и стол, а еще печурку и садится на лавку, кладет на колени малыша Сигвалда, крепко и сладко спящего, и сжимает в кулаке прекрасный сине-золотой браслет, самый красивый на свете, думает Алида и видит, как Ослейк растапливает печку

Маленько тепла нам не помешает, говорит он